Роман: Сон в красном тереме. Том третий. Главы 109-120

Ожидая явления благоуханной души, Уэр принимает незаслуженные знаки благосклонности;
рассчитавшись с долгами в бренном мире, Инчунь возвращается в мир истинного начала

Итак, Баочай позвала Сижэнь и стала расспрашивать о Баоюе. Опасаясь, как бы Баоюй снова не заболел, она нарочно завела разговор о последних минутах Дайюй.
– У каждого есть желания и чувства, но после смерти они исчезают, – говорила Баочай, – после смерти человек уже совсем не такой, каким был при жизни. К тому же барышня Линь вступила в сонм бессмертных; разве захочет она вновь явиться в наш мир, зная, что люди хуже тварей?! О ней много думают, тревожат ее душу, вот она и беспокоит людей.
Баочай говорила громко, чтобы слышал Баоюй.
Сижэнь это поняла и тоже громко ответила:
– Вы правы! Если бы дух барышни Линь Дайюй обитал в саду, он хоть раз явился бы нам во сне! Ведь мы с ней дружили.
Баоюй слышал их разговор и задумался: «И в самом деле странно! Ведь не проходит дня, чтобы я не вспомнил о ней. Почему же она ни разу мне не приснилась? Она, наверное, вознеслась на Небо и поняла, что я невежда и недостоин общаться с небожителями. Буду нынче спать в передней, может быть, она явится, – ведь я побывал в саду, и она должна понять мои чувства! Непременно спрошу, где она обитает, и буду приносить ей жертвы! А если опять не явится мне во сне, значит, считает, что я хуже твари. Придется тогда ее забыть!»
Решив так, Баоюй заявил:
– Я буду спать сегодня в передней, пусть мне никто не мешает.
Баочай согласилась, но при этом сказала:
– Только выбрось из головы всякие глупости. Видел, как матушка твоя волновалась? Дара речи лишилась, когда узнала, что ты ходил в сад! Ты совершенно не бережешь свое здоровье, а бабушка нас винит, будто мы плохо о тебе заботимся!
– Зачем так говорить! – отозвался Баоюй. – Ладно, ты устала, иди спать! А я посижу немного и приду!
Баочай поверила и нарочно сказала:
– Я ложусь спать, пусть тебе прислуживает барышня Сижэнь!
Дождавшись, когда Баочай улеглась, он приказал Сижэнь и Шэюэ постелить ему и посмотреть, уснула ли жена. Баочай притворилась спящей.
Тогда Баоюй сказал Сижэнь:
– И ты иди спать, я больше не буду расстраиваться. Помоги только лечь и не тревожь меня.
Сижэнь помогла ему лечь, поставила рядом с постелью чай и ушла во внутреннюю комнату, притворив дверь. Там она долго возилась, будто собираясь ложиться, а сама чутко прислушивалась к тому, что делает Баоюй, чтобы, если понадобится, выйти к нему.
Как только Сижэнь ушла, Баоюй попросил удалиться двух служанок, которых оставили бодрствовать возле него, сел на постели, помолился и лег.
Он долго не спал, но в конце концов сон сморил его. Проснулся он на рассвете и, протирая глаза, с грустью подумал, что так и не увидел Дайюй во сне.
– Поистине, – со вздохом проговорил он, —

Долго тянется год в разлуке,
Ты ушла, а я все живу,
И ни разу твоя душа
Не являлась ко мне во сне.

Баочай всю ночь не сомкнула глаз и, услышав, что сказал Баоюй, не удержалась, чтобы не заметить:
– До чего же ты неосторожен в выборе выражений. Будь жива сестрица Линь, непременно рассердилась бы на тебя!
Баоюю стало неловко, он пошел к жене и стал оправдываться:
– Я хотел к тебе прийти, но не заметил, как уснул.
– А мне все равно, – пожала плечами Баочай.
Сижэнь тоже всю ночь не спала и теперь, услышав, что молодые разговаривают, поспешила налить им чаю.
Вскоре пришла служанка от матушки Цзя.
– Как спал второй господин Баоюй? – осведомилась она и сказала: – Старая госпожа просит его жену поскорее одеться и прийти к ней.
– Передай старой госпоже, что Баоюй спал спокойно, а жена его сейчас придет, – ответила Сижэнь.
После ухода служанки Баочай поспешно привела себя в порядок и в сопровождении Инъэр и Сижэнь отправилась к матушке Цзя. Совершив приветственную церемонию, она навестила старших, начиная от госпожи Ван и кончая Фэнцзе, а затем возвратилась к матушке Цзя, где застала свою мать. Баочай стали расспрашивать, как вел себя Баоюй накануне вечером.
– Очень спокойно, – отвечала Баочай. – Как только мы вернулись, сразу лег спать.
Все успокоились и стали болтать о том о сем.
– Вторая молодая госпожа Инчунь собирается уезжать, – доложила девочка-служанка. – Я слышала, от господина Суня приехал какой-то человек, он прошел прямо к старшей госпоже Син, о чем-то с нею поговорил, и она тотчас послала передать четвертой барышне Сичунь, чтобы та не задерживала вторую молодую госпожу Инчунь. Сейчас вторая молодая госпожа Инчунь у старшей госпожи Син. Она плачет. Скоро придет с вами прощаться.
Матушке Цзя стало не по себе, и она сказала:
– Инчунь хорошая девочка, почему же судьба послала ей такого мужа! Ведь теперь ей всю жизнь придется страдать!
В это время как раз вошла Инчунь. Лицо ее было заплакано, но, не желая омрачать день рождения Баочай, она не дала на людях воли слезам, попрощалась и собралась уходить.
Понимая, как тяжело у Инчунь на душе, матушка Цзя не стала ни удерживать ее, ни выражать сочувствие, лишь сказала:
– Поезжай! И не нужно так убиваться! Раз уж попался тебе такой муж, придется терпеть! Через несколько дней я пришлю за тобой!
– Вы всегда любили меня, бабушка, – отвечала Инчунь, – и я так вам благодарна за это! Но – увы! – приехать мне больше к вам не удастся!
Тут она не выдержала, и из глаз покатились слезы.
– Ты еще приедешь! – утешали ее. – Ведь от тебя до нас совсем близко, не то что до третьей сестры Таньчунь. Если бы она и захотела, то все равно не' смогла бы приехать. Уж очень далекий путь!
Вспомнив о Таньчунь, матушка Цзя, а за нею и остальные невольно взгрустнули.
– Впрочем, и в этом нет ничего невозможного, – произнесла матушка Цзя, подумав о том, что нехорошо грустить в такой радостный день. – Если в приморских провинциях все будет спокойно, мужа Таньчунь могут перевести в столицу, и мы увидимся!
– Так, пожалуй, и будет, – поддакнули остальные.
Проводив Инчунь, все возвратились к матушке Цзя, где веселились до позднего вечера, пока матушка Цзя не устала.
От матушки Цзя тетушка Сюэ пришла к Баочай.
– В этом году твоего брата не казнят, – сказала она дочери. – Теперь нужно ждать великого помилования, и тогда он сможет откупиться от наказания. Но сколько времени еще пройдет? И как мне жить одной? Хорошо бы Сюэ Кэ женился. Что ты об этом думаешь?
– Мама, вы напуганы неудачной женитьбой старшего брата и теперь боитесь женить Сюэ Кэ, – заметила Баочай. – По-моему, не следует тянуть с женитьбой. Ведь вы знаете барышню Син Сюянь и понимаете, как тяжело ей живется. Мы хоть и бедны, но в нашем доме ей будет легче, хотя бы потому, что у нее появится семья.
– Как только представится случай, намекни об этом старой госпоже, – проговорила тетушка Сюэ. – Скажи, что у нас в доме никого не осталось, пусть выберет счастливый день и отправит барышню к нам.
– Вы, мама, лучше посоветовались бы сперва с братом и сами выбрали счастливый день, – промолвила Баочай, – а потом можно поговорить со старой госпожой и со старшей госпожой Син. Я знаю, госпожа Син никак не дождется, когда наконец Сюянь выйдет замуж.
– Говорят, барышня Ши Сянъюнь уже собралась уезжать, – сказала тетушка Сюэ, – но старая госпожа решила оставить ее еще на несколько дней. Так что пользуйся случаем и проведи с ней оставшееся время!
– Вы правы, – заметила Баочай.
Тетушка Сюэ еще немного посидела, потом распрощалась и уехала домой.
А сейчас расскажем о Баоюе. Размышляя о том, почему Дайюй не явилась ему во сне, он решил, что она стала небожительницей и не желает с ним встречаться, а может быть, он просто слишком нетерпелив?
Составив план действий, Баоюй сказал Баочай:
– Вчера я случайно уснул в передней и, когда нынче утром проснулся, почувствовал себя свежим и бодрым. Я охотно поспал бы там еще ночь-другую, не знаю только, позволишь ли ты мне?
Баочай больше не сомневалась, что стихи, которые он накануне прочел, относятся к Дайюй, и решила, что его все равно не отговорить. Поэтому решила позволить ему проспать две ночи в передней, тем более что прошлую ночь он спал совершенно спокойно.
– Делай как знаешь, – произнесла Баочай. – С какой стати я стану тебе мешать? Только не думай о всяких глупостях, не то опять найдет наваждение.
– А знаешь, о чем я буду думать? – засмеялся Баоюй.
– По-моему, второй господин, вам лучше было бы лечь в спальне, – вмешалась Сижэнь. – В передней за вами не углядишь, можете простудиться!
Не успел Баоюй ответить, как Баочай бросила на Сижэнь выразительный взгляд, та поняла и после некоторой паузы сказала:
– Можешь спать где угодно, только пусть кто-нибудь будет рядом на случай, если тебе захочется чаю или воды.
– Вот ты и побудь со мной, – с улыбкой проговорил Баоюй.
Сижэнь стало неловко, она покраснела и не произнесла в ответ ни слова.
Зная скромность Сижэнь, Баочай решила ее выручить и сказала:
– Сижэнь привыкла ко мне, и я велела ей неотлучно быть в моей комнате. Позови, если хочешь, Уэр или Шэюэ! К тому же Сижэнь сегодня устала, пусть отдохнет!
Баоюй улыбнулся и вышел. Баочай велела передать Шэюэ и Уэр, чтобы постелили Баоюю в передней, и предупредила:
– Если он проснется, попросит чаю или воды, пусть будут внимательны!
Придя к Баоюю, служанки увидели, что он сидит на постели, закрыв глаза, со сложенными как у монаха руками.
Служанки уставились на него и тихонько посмеивались.
В это время вошла Сижэнь. Увидев, в какой позе сидит Баоюй, она тоже было усмехнулась, но сдержалась и промолвила:
– Ведь ты сказал, что собираешься спать! А сам почему-то сидишь!
– Посижу немного и лягу! – ответил Баоюй.
– Из-за тебя вторая госпожа всю ночь глаз не сомкнула, – с укором сказала Сижэнь. – А если это опять повторится?
Зная, что, пока он не уснет, спать никто не ляжет, Баоюй стал раздеваться. Сижэнь сделала несколько наставлений Шэюэ и ушла во внутреннюю комнату.
Шэюэ и Уэр между тем постелили Баоюю и, когда он улегся, тоже легли спать.
Как ни старался Баоюй, уснуть не мог. Его одолели воспоминания. На память пришел случай с Цинвэнь, когда она хотела напугать Шэюэ, выбежала из дому раздетая, простудилась и заболела, а потом умерла. Фэнцзе сказала, что Уэр – это копия Цинвэнь, и мысли Баоюя переключились на Уэр. Притворившись спящим, он стал украдкой наблюдать за девушкой, и Уэр все больше напоминала ему покойную Цинвэнь. Глубокая печаль охватила юношу. Во внутренней комнате было тихо. Надеясь, что Шэюэ уже уснула, Баоюй нарочно дважды ее окликнул. Та не отозвалась.
– Что вам угодно, второй господин? – спросила Уэр.
– Прополоскать рот, – ответил Баоюй.
Уэр встала, сняла нагар со свечи, налила чашку чая и подала Баоюю полоскательницу. Она очень торопилась и не успела привести себя в порядок: на ней была персикового цвета кофточка, волосы распущены. Баоюю на мгновение показалось, что к нему приближается Цинвэнь, и он вспомнил ее слова: «Знай я раньше, я бы…»
Позабыв о чае, Баоюй задумчиво глядел на девушку.
Надо сказать, что вначале у Уэр не было ни малейшего желания занять место Фангуань, но когда Фэнцзе все же решила определить ее служанкой к Баоюю, девушке не терпелось поскорее туда попасть. С первых же дней Уэр прониклась уважением к Баочай и Сижэнь за их скромность. Она заметила, что Баоюй очень изменился, стал каким-то странным, к тому же слышала, что госпожа Ван выгнала всех служанок, которые осмеливались заигрывать с Баоюем. Все это заставило Уэр призадуматься и отбросить в сторону детские мечты. И вот сейчас господин принял ее за Цинвэнь и оказывает ей знаки внимания и расположения!
Уэр была смущена, щеки ее залились румянцем, и она шепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:
– Полощите рот, второй господин!
Баоюй взял у нее чашку, засмеялся и вдруг спросил:
– Вы дружны были с сестрой Цинвэнь?
– Все мы служанки, – отозвалась ничего не подозревавшая Уэр, – почему нам не дружить?
– Не ты ли приходила к Цинвэнь, когда я был у нее во время ее болезни? – снова спросил Баоюй.
Уэр еле заметно кивнула и улыбнулась.
– А ты слышала, что она тогда сказала? – продолжал Баоюй.
Уэр покачала головой.
– Нет.
Не в силах справиться с волнением, Баоюй схватил Уэр за руку. Девушка еще больше покраснела, сердце ее учащенно забилось.
– Второй господин! – тихо сказала она. – Если хотите что-либо сказать, говорите, только отпустите меня!
– Она сказала, – отпуская руку девушки, произнес Баоюй, – «Знай я раньше, я бы…» Неужели ты не слышала?
Уэр поняла, на что намекает Баоюй, но виду не подала, только сказала:
– Она была бесстыжая. Разве можно девушке такое говорить?
– И ты проповедница морали! – вскричал Баоюй. – Я рассказал тебе об этом лишь потому, что вы с Цинвэнь очень похожи, а ты воспользовалась моей откровенностью и очернила память ни в чем не повинной девушки.
Уэр не понимала состояния души Баоюя, поэтому сказала:
– Второй господин, уже поздно, ложитесь скорее, не то простудитесь! Разве вы забыли, что наказали вам ваша супруга и сестра Сижэнь!
– Мне не холодно, – заявил Баоюй, но тут заметил, что Уэр без халата, и, боясь, как бы она сама не простудилась, подобно Цинвэнь, спросил: – Ты почему не в халате?
– Не успела надеть. Вы позвали меня, – ответила Уэр. – Знай я, что наш разговор окажется таким длинным, непременно надела бы!
Баоюй схватил стеганый халат на белом шелку, которым был укрыт, и протянул девушке.
– Не нужно, господин, я не замерзла! – произнесла Уэр, не решаясь принять халат. – А станет холодно, могу надеть свой.
Она взяла со своей постели халат и накинула на плечи. Потом бросила взгляд на Шэюэ и, убедившись, что та крепко спит, спросила у Баоюя:
– Не собираетесь ли вы бодрствовать всю ночь, второй господин?
– Скажу по правде: разве мне можно бодрствовать? Я ведь хочу встретиться с небожительницей.
– С какой небожительницей? – удивилась Уэр.
– Это длинная история, – ответил Баоюй. – Сядь, я тебе расскажу!
– Как я могу сесть, если вы лежите? – смущенно улыбнулась Уэр.
– А что тут такого? – возразил Баоюй. – Помню, однажды Цинвэнь играла с Шэюэ и озябла, так я взял ее к себе под одеяло. Зачем упрямиться и напускать на себя строгий вид?!
Уэр думала, что Баоюй шутит, ей и в голову не приходило, что он говорит серьезно. Она была не прочь уйти, но не осмеливалась, а сесть рядом с Баоюем сочла неудобным.
– Не болтайте глупостей, – сказала Уэр, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть улыбку. – Вдруг кто-нибудь услышит. Недаром про вас болтают, что очень уж вы любите девочек! А вашей женой и Сижэнь, поистине небожительницами, пренебрегаете. Только и думаете, как бы с кем-нибудь повозиться! Вот расскажу вашей жене, что вы мне говорили!
В это мгновение послышался шум, и оба испуганно вздрогнули. Из внутренней комнаты донесся кашель Баочай. Баоюй сразу умолк, а Уэр погасила лампу и нырнула в постель.
Дело в том, что бессонная ночь, проведенная накануне, сильно утомила Баочай и Сижэнь, вдобавок им немало пришлось потрудиться днем, поэтому они спали сейчас как убитые и не слышали разговора Баоюя с Уэр. Однако шум во дворе разбудил их, и они стали прислушиваться, но все стихло.
Баоюй терзался сомнениями: «Может быть, пришла сестрица Линь, услышала, что я разговариваю с Уэр, и решила нас напугать?..»
Он долго ворочался с боку на бок и забылся сном лишь ко времени пятой стражи.

Уэр между тем встревожилась: уж не слышала ли Баочай ее разговора с Баоюем, не заподозрила ли ее в коварстве? От волнения девушка всю ночь не могла сомкнуть глаз. Утром встала пораньше, пока Баоюй еще спал, потихоньку прибрала комнату.
– Ты что так рано? – удивленно спросила Шэюэ, только сейчас проснувшись. – Или вообще не ложилась?
Уэр ничего не ответила. Она решила, что Шэюэ слышала ночной разговор и ей хочется позлословить.
Вскоре проснулись Баочай и Сижэнь. Открыли дверь и, увидев, что Баоюй еще спит, удивились: почему две ночи кряду ему так хорошо спится в передней?
Наконец Баоюй проснулся, увидел, что все на ногах, сел на постели, протер глаза и тут вспомнил, что ночью ему опять ничего не приснилось. «Видно, у небожителей своя дорога, а у простых смертных – своя! – подумал он. – Уэр считает Баочай и Сижэнь небожительницами. Может быть, она и права?» Баоюй внимательно посмотрел на жену. Баочай стало не по себе под пристальным взглядом мужа, и она поняла, что его снова смутили воспоминания о Дайюй, но что Дайюй не явилась Баоюю во сне и это его беспокоит, такое ей и в голову не могло прийти. Поэтому она как ни в чем не бывало спросила:
– Ну что? Приснилась тебе небожительница?
– О чем это ты? – через силу улыбнулся Баоюй, полагая, что Баочай слышала его ночной разговор с Уэр.
Уэр тоже сконфузилась, но промолчала, ожидая, что будет дальше. Тут Баочай ее спросила:
– Не разговаривал ли второй господин во сне?
Баоюй выбежал из комнаты, а смущенная Уэр пробормотала:
– В первую половину ночи он что-то говорил, но я не разобрала, что именно. Мне послышались только слова «создадут дурную славу», «постаралась бы оправдать ее», что-то в этом роде. Я стала говорить второму господину, что надо спать, и он в конце концов уснул. Я тоже уснула и ничего больше не слышала.
«Эти слова, конечно, относятся к Дайюй, – опустив голову, решила Баочай. – Если и дальше позволять ему спать в передней, на него, пожалуй, снова найдет наваждение. Ведь любовь к сестрам – старая болезнь Баоюя. Надо отвлечь его, не то не избежать новых неприятностей».
От этих мыслей Баочай вся вспыхнула и, чтобы никто не заметил, поспешила во внутреннюю комнату, будто бы для того, чтобы заняться туалетом.

А сейчас вернемся к матушке Цзя. Два дня она веселилась, много ела и наутро почувствовала себя не совсем хорошо – ныло под ложечкой.
Однако Цзя Чжэну матушка Цзя не велела ничего говорить.
– Я переела, – сказала она. – Не надо поднимать шума, – поголодаю, и все пройдет!
Вернувшись вечером домой и увидев Баочай, которая ходила справляться о здоровье матушки Цзя и госпожи Ван, Баоюй вспомнил о том, что произошло утром, и покраснел. Это не ускользнуло от Баочай, и, зная, что Баоюй – натура увлекающаяся, Баочай решила: пусть поступает как ему хочется.
– Ты и сегодня собираешься спать в передней? – спросила она.
– Мне все равно, – отвечал Баоюй.
Баочай хотела еще что-то сказать, но вдруг смутилась и потупилась.
– Пустой разговор! – вмешалась Сижэнь. – Не верю, чтобы второму господину в передней спалось спокойно.
– Не беда, что второй господин спит в передней, – подхватила Уэр. – Хуже то, что он во сне разговаривает и невозможно понять, что ему нужно.
– Сегодня в передней спать буду я, – заявила Сижэнь. – Может, и я начну во сне разговаривать? А второму господину постелите в спальне!
Баочай ничего не сказала, а Баоюй так смутился, что у него и в мыслях не было возражать, и его постель перенесли в спальню.
Баоюй позволил это сделать потому, что чувствовал себя виноватым и хотел успокоить Баочай, а Баочай, со своей стороны, боялась, как бы Баоюй не заболел от тревожных дум, и решила, что лучше всего его приласкать. Словом, оба пошли на уступки.
Вечером Сижэнь приказала перенести свою постель в переднюю.
Баоюй давно хотел попросить у жены прощения, и Баочай не стала его отталкивать. Вот так впервые со дня своего замужества она познала благоуханное «чувство облака и дождя». Отныне «силы двойки и пятерки»^[76] слились воедино и застыли.
Но об этом речь пойдет ниже.
На следующее утро Баоюй и Баочай встали вместе, привели себя в порядок и пошли справиться о здоровье матушки Цзя.
Матушка Цзя любила Баоюя, в Баочай ей нравились покорность и послушание, поэтому она позвала Юаньян, велела достать из сундука яшмовые подвески времен династии Хань, чтобы отдать внуку. Конечно, они уступали чудодейственной яшме Баоюя, но все же могли считаться редкостным украшением.
– Мне кажется, я никогда не видела эту вещь, – сказала Юаньян, передавая подвески матушке Цзя. – Какая у вас ясная память, почтенная госпожа! Вы помните, в каком сундуке что лежит! Даже не пришлось их искать – открыла сундук и сразу взяла! Но зачем они вам понадобились?
– Что ты знаешь об этих подвесках? – промолвила матушка Цзя. – Их оставил моему деду его отец, а так как дед меня очень любил, то и подарил их мне перед свадьбой и сказал: «Эта яшма – истинное сокровище, она времен династии Хань. Так что держи ее всегда при себе, чтобы меня не забывать». Но я тогда была чересчур молода, ничего не смыслила и положила подвески в сундук. А после переезда в этот дом совсем о них позабыла! Здесь украшений было хоть отбавляй. Так и пролежали они в сундуке более шестидесяти лет. Я их ни разу не надевала. Теперь же, видя почтение, с которым относится ко мне Баоюй, я захотела подарить эти подвески ему взамен утерянной яшмы, как их когда-то подарил мне мой дед.
После того как Баоюй справился о ее здоровье, матушка Цзя подозвала его к себе и, ласково улыбаясь, промолвила:
– Сейчас я тебе покажу одну вещицу!
Баоюй приблизился, и она протянула ему ханьскую яшму. Баоюй принял ее и внимательно осмотрел. Красноватого цвета яшма была прекрасно отшлифована и по форме напоминала дыню. Восхищенный Баоюй не мог удержаться от радостного возгласа.
– Нравится? – спросила матушка Цзя. – Это подарок моего деда. Дарю ее тебе!
Баоюй поблагодарил, взял яшму и хотел показать матери.
– Не надо, – остановила его матушка Цзя. – Мать расскажет отцу, а тот снова будет ворчать, что я люблю его меньше тебя. Я ведь никогда им не показывала этих подвесок.
Баоюй ушел. Следом за ним попрощалась с матушкой Цзя и Баочай.
Через два дня матушка Цзя заболела: не могла ни пить, ни есть, грудь сдавило, появилось головокружение, рябило в глазах, не проходил кашель.
Госпожа Син, госпожа Ван, Фэнцзе да и остальные то и дело приходили справляться о ее здоровье. Матушка Цзя бодрилась, и они не особенно беспокоились, только велели сообщить о ее болезни Цзя Чжэну. Навестив мать, Цзя Чжэн распорядился пригласить врача.
Врач исследовал пульс и прописал лекарство, заявив, что ничего опасного нет, просто застой пищи – что нередко бывает у пожилых – и небольшая простуда.
Цзя Чжэн просмотрел рецепт, там значились самые обычные снадобья, велел приготовить лекарство, а потом каждый раз приходил навещать матушку. Но прошло три дня, а улучшения не наступало.
Цзя Чжэн велел Цзя Ляню найти врача поопытнее.
– Отыщи во что бы то ни стало, – наказывал он, – пусть как следует осмотрит матушку. Сдается мне, что врачи, которые до сих пор приходили, никуда не годятся!
После некоторого раздумья Цзя Лянь ответил:
– Когда был болен брат Баоюй, я позвал врача, который лечит только безнадежных больных. Самое лучшее его пригласить.
– Лекарское искусство – вещь непростая, – согласился Цзя Чжэн, – бывает, что неизвестный врач обладает незаурядными талантами. Надо непременно того врача разыскать!
Цзя Лянь кивнул, вышел, но вскоре вернулся и сообщил:
– Доктора, о котором я говорил, зовут Лю, он уехал к своим ученикам, а в городе бывает всего раз в десять дней. Ждать его мы не можем, и я пригласил другого врача. Сейчас он приедет!
Цзя Чжэну не оставалось ничего иного, как ждать. Но об этом мы рассказывать не будем.

Итак, матушка Цзя захворала, и все обитательницы дома приходили каждый день ее навещать. Однажды, когда все собрались у постели матушки Цзя, пришла женщина, дежурившая у калитки в сад, и доложила:
– Пожаловала настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки, хочет справиться о здоровье старой госпожи.
– Она так редко бывает у нас! – удивленно воскликнули все. – Непременно надо ее принять!
Фэнцзе подошла к кровати и сообщила матушке Цзя о приходе Мяоюй.
Син Сюянь, давнишняя подруга монахини, первой вышла ее встречать.
На голове Мяоюй была точно такая же шапочка, какую когда-то носила знаменитая монахиня Мяочан, ослепительно белая атласная кофточка, поверх – муслиновая безрукавка с синей атласной каймой, подвязанная желтым поясом, белая с черными узорами сатиновая юбка. В руках – мухогонка из лосинового хвоста и четки.
Син Сюянь подошла к монахине, справилась о здоровье.
– Когда мы жили в саду, мне удавалось часто тебя навещать, – сказала она, – но теперь мы почти не видимся, – в саду никто не живет, а одна я туда боюсь ходить. Да и калитка все время заперта. Как я рада, что мы наконец встретились!
– Прежде в саду было слишком шумно, и я неохотно туда ходила, – ответила Мяоюй. – Но сейчас узнала о ваших несчастьях и о том, что старая госпожа болеет, потому и пришла. Что мне за дело, заперта калитка или не заперта. Когда хочу, тогда и прихожу, а заставлять меня бесполезно!
– Такой уж у тебя характер! – проговорила Сюянь.
Мяоюй прошла в комнату, поздоровалась со всеми, приблизилась к постели больной, справилась о ее самочувствии.
– Ты ведь умеешь предсказывать, – сказала ей матушка Цзя, – посмотри на меня и скажи, выздоровею я или нет?
– Вы добрая, и судьбой вам назначено долголетие, – отвечала Мяоюй. – Вы простужены, пейте лекарства, и я уверена, скоро поправитесь! Для старого человека важнее всего – покой!
– А я как раз люблю шум и веселье, – возразила матушка Цзя. – Не знаю, чем я больна, но все время ноет под ложечкой. Доктор говорит, что кто-то меня рассердил. Кто же это посмел бы меня сердить?! Ничего этот лекарь не понимает в болезнях! Я велела Цзя Ляню пригласить того, что был первый раз. Он и определил у меня простуду и застой пищи.
Матушка Цзя позвала Юаньян, приказала передать на кухню, чтобы приготовили обед из одних овощей, и пригласила Мяоюй вместе с ней пообедать.
– Спасибо, я обедала, – поблагодарила Мяоюй. – Мне совсем не хочется есть.
– Не хотите – заставлять не будем, – вмешалась госпожа Ван, – давайте просто посидим, побеседуем!
– А я для этого и пришла, – отозвалась Мяоюй. – Давно всех вас не видела.
Поболтав немного, Мяоюй собралась уходить, когда вдруг заметила Сичунь и спросила:
– Четвертая барышня, что это вы так похудели? От рисования утомились?
– Я теперь не рисую, – ответила Сичунь. – Всякая охота пропала. В комнатах, где я живу, темно. Не то что было в саду.
– А где вы сейчас живете? – поинтересовалась Мяоюй.
– В домике у восточных ворот, вы только что через них прошли, – отвечала Сичунь. – Заглянули бы как-нибудь. Ведь это совсем близко!
– Будет настроение – непременно вас навещу, – обещала Мяоюй.
Вскоре Мяоюй проводили, а когда вернулись к матушке Цзя, пришел доктор, и все поспешили разойтись.
Никто и не подозревал, что болезнь матушки Цзя с этого дня начнет обостряться. Лечение не помогало. К общему недомоганию прибавился понос.
Цзя Чжэн места себе не находил от волнения. Понимая, что вылечить мать вряд ли удастся, он подал в ямынь прошение об отпуске, а сам вместе с госпожой Ван неотлучно проводил все время у постели матушки Цзя, ухаживал за ней, подавал лекарства.
Однажды матушка Цзя с охотой поела, выпила отвара, и Цзя Чжэн немного успокоился. Взглянув случайно в окно, он заметил старуху, которая о чем-то говорила с привратником.
Госпожа Ван велела Цайюнь осведомиться, что за старуха. Цайюнь сразу узнала женщину, некогда прислуживавшую Инчунь, а затем переехавшую вместе с нею в дом ее мужа.
– Ты зачем пришла? – спросила Цайюнь.
– Я давно здесь, – сказала старуха, – но не нашла ни одной из знакомых служанок, а сама не посмела лезть в дом. Мы все очень беспокоимся…
– А что случилось? – встревожилась Цайюнь. – Опять госпожу Инчунь обижают?
– Госпоже очень плохо! – воскликнула женщина. – Тут у них с мужем скандал вышел, и госпожа всю ночь проплакала, а на следующий день у нее заложило грудь, начался кашель. Доктора они звать не хотят, а госпоже все хуже и хуже.
– Ты только не поднимай шум, – сказала Цайюнь, – старая госпожа сама болеет!
Госпожа Ван, сидевшая около двери, слышала весь разговор и, опасаясь, как бы матушка Цзя не расстроилась, если узнает, знаком велела Цайюнь увести женщину. Она и не подозревала, что у матушки Цзя во время болезни обострился слух.
– Инчунь умирает? – неожиданно спросила матушка Цзя.
– Нет, нет, – поспешила ее успокоить госпожа Ван. – Старуха пришла спросить, не знаем ли мы хорошего врача, уже второй день Инчунь больна.
– Доктор, который ко мне приходил, очень хороший, – засуетилась матушка Цзя, – скорее позовите его!
Госпожа Ван велела Цайюнь отвести старуху к госпоже Син.
– Из трех моих внучек, – говорила между тем матушка Цзя, – первая умерла, исчерпав все счастье, предназначенное ей судьбою. Третью внучку я больше никогда не увижу, она живет в дальних краях. О страданиях Инчунь я знала, но не думала, что она умрет молодая! Зачем же тогда жить на свете такой старухе, как я?
Госпоже Ван и Юаньян долго пришлось успокаивать матушку Цзя.
Опасаясь, что матушке Цзя станет хуже, госпожа Ван послала за Баочай, Ли Вань и Фэнцзе, а сама позвала Цайюнь и других служанок и принялась их отчитывать:
– Зачем вы впустили эту старуху? Она ведь ничего не смыслит! Отныне, если я буду у старой госпожи, не являйтесь больше ко мне с дурными вестями!
Служанки молча слушали госпожу Ван. Откуда им было знать, что не успела старуха дойти до покоев госпожи Син, как по всему дворцу прошел слух:
– Вторая барышня умерла.
Услышав эту новость, госпожа Син разразилась рыданиями. Муж ее был в отъезде, и она велела Цзя Ляню поехать и помочь с устройством похорон. Только матушке Цзя об этом не осмелились доложить.
Еще года не прошло с того дня, как юная девушка, прекрасная словно цветок, завязала пояс замужней женщины, а семья Сунь загубила ее.
Из-за болезни матушки Цзя никто, кроме Цзя Ляня, не смог поехать на похороны, и Инчунь похоронили кое-как.
Матушке Цзя между тем становилось все хуже и хуже, однако мысли о близких не покидали ее.
Прежде всего она вспомнила о Сянъюнь и послала людей ее навестить. Возвратившись, люди стали искать Юаньян. Но Юаньян находилась возле матушки Цзя, тут же была и госпожа Ван. Поэтому они потихоньку разыскали Хупо и сказали:
– Старая госпожа велела нам навестить Ши Сянъюнь. Мы застали ее безутешно рыдавшей. Муж ее заболел чахоткой и, по словам врачей, проживет всего несколько лет. Поэтому Сянъюнь не может приехать навестить бабушку. Она велела ей ничего не рассказывать, чтобы не расстроить.
Хупо ахнула, но тотчас спохватилась и сказала:
– Ладно, идите!
Хупо решила ни о чем не докладывать матушке Цзя. Она хотела сначала все рассказать Юаньян, надеясь, что та сможет лучше соврать старой госпоже. Но когда вошла в комнату, увидела, что все перешептываются. Речь шла о том, что матушку Цзя спасти невозможно, и девушка решила промолчать.
Цзя Чжэн подозвал Цзя Ляня и что-то шепнул ему на ухо. Цзя Лянь вышел и сказал слугам:
– Старая госпожа кончается. Готовьте все необходимое! Прежде всего гроб и траурные одежды! На кухню пошлите несколько человек в помощь поварам!
– Не беспокойтесь, второй господин, – отвечал Лай Да, – мы обо всем подумали. Вот только денег где взять?
– Одалживать не придется, старая госпожа оставила деньги, – ответил Цзя Лянь. – Господин Цзя Чжэн велел устроить похороны как полагается, так что вы уж постарайтесь!
Лай Да тотчас распорядился насчет похорон, а Цзя Лянь возвратился к себе и спросил Пинъэр:
– Как чувствует себя госпожа?
– Пойдите да посмотрите, – буркнула в ответ Пинъэр.
Войдя во внутреннюю комнату, Цзя Лянь увидел Фэнцзе, которая сидела на краю кана и как будто собиралась одеваться.
– Старая госпожа умирает! – промолвил Цзя Лянь. – Прикажи служанкам отвести тебя к ней. И пусть комнату приберут…
– А что прибирать? – возразила Фэнцзе. – В комнате пусто, ничего не осталось! Поспеши лучше к старой госпоже, господин Цзя Чжэн тебя будет искать. Я переоденусь и тоже приду!
Цзя Лянь снова отправился к матушке Цзя.
– Ваши распоряжения переданы, – сообщил он Цзя Чжэну.
– Прибыл придворный доктор, – доложил слуга.
Прослушав пульс матушки Цзя, доктор вышел в переднюю и шепнул Цзя Ляню:
– Пульс плохой! Приготовьтесь к худшему!
Цзя Лянь передал слова доктора госпоже Ван и другим.
Госпожа Ван подозвала Юаньян и велела приготовить платье на случай смерти матушки Цзя.
Между тем матушка Цзя широко раскрыла глаза и попросила чаю. Госпожа Син поднесла ей чашку с настоем женьшеня.
– Я не это просила, – прикоснувшись к чашке, сказала матушка Цзя, – я чаю хочу.
Никто не осмелился ей перечить, и чай тотчас был подан. Матушка Цзя отпила глоток, отдышалась, еще глоток отпила и сказала:
– Хочу сесть!
– Если вам что-либо нужно, матушка, скажите, – произнес Цзя Чжэн, – только не вставайте, прошу вас!
– Я выпила глоток чаю, и мне стало лучше, – отвечала матушка Цзя. – А теперь я буду с вами говорить.
Чжэньчжу поддержала ей голову, и матушка Цзя вдруг почувствовала облегчение.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Исчерпавшая свое долголетие матушка Цзя возвращается в потусторонний мир;
истощившая свои силы Фэнцзе утрачивает благорасположение людей

Итак, матушка Цзя, приподнявшись на постели, сказала:
– Прошло более шестидесяти лет с того дня, как я пришла в вашу семью. И все это время я была неизменно окружена почетом. До самой старости. Все в доме, начиная с моего сына Цзя Чжэна и кончая внуками, выросли хорошими людьми. Баоюя я больше всех любила…
Она огляделась. Госпожа Ван подтолкнула Баоюя к постели. Матушка Цзя привлекла к себе внука и продолжала:
– Мальчик мой, ты должен быть решительным, энергичным!
Баоюй поддакнул, сердце его сжалось от боли, но плакать он не смел и стоял в растерянности, не зная, что делать.
– Теперь я хочу увидеть правнука, и тогда на душе у меня будет спокойно, – произнесла матушка Цзя. – Где мой Ланьэр?
Ли Вань подвела к ней Цзя Ланя. Матушка Цзя отпустила Баоюя, прижала к себе Цзя Ланя и сказала:
– Слушайся и почитай свою мать. Я уверена, когда станешь взрослым, непременно ее прославишь… А Фэнцзе где?
– Я здесь, – отозвалась Фэнцзе, подходя к постели.
– Дитя мое, – промолвила матушка Цзя, – ты умница и должна быть счастливой! Я никогда не думала о собственном счастье и теперь за это расплачиваюсь. Никогда не молилась с усердием Будде, не соблюдала посты, не удосужилась даже проверить, исполнено ли мое приказание переписать «Алмазную сутру» – «Цзиньганцзин» и разослать людям.
– Пока не исполнено, – ответила Фэнцзе.
– Тогда распорядись, чтобы поскорее исполнили, – промолвила матушка Цзя. – Цзя Шэ и Цзя Чжэнь далеко, приехать не могут, но почему ни разу не приехала Сянъюнь?
Все знали, почему Сянъюнь не приехала, но не сказали ни слова.
Матушка Цзя взглянула на Баочай, вздохнула, на щеках проступил румянец. Цзя Чжэн понял, что это последние проблески жизни, и поспешно подал матери настой женьшеня.
Матушка Цзя стиснула зубы, закрыла глаза, снова открыла, обвела пристальным взглядом комнату и всех, кто в ней был. Госпожа Ван и Баочай приблизились к постели, приподняли матушку Цзя, а госпожа Син и Фэнцзе ее переодели. Женщины-служанки надлежащим образом заправили постель, расстелили одеяло и матрац. Губы матушки Цзя тронула улыбка, она захрипела и отошла. Ее тотчас положили, как надлежит класть покойников.
Матушка Цзя скончалась на восемьдесят третьем году жизни. Все опустились на колени, раздались горестные вопли.
В доме заранее были сделаны все необходимые приготовления, и, как только весть о смерти старой госпожи распространилась по дворцу Жунго, на всех дверях и воротах появились белые траурные листки бумаги, а у главных ворот был воздвигнут траурный навес. Все члены семьи, начиная от старших и кончая младшими, облачились в траур.
Цзя Чжэн немедленно сообщил о смерти матушки Цзя в ведомство церемоний, а оттуда представили доклад государю. Помня о заслугах рода Цзя, а также о том, что матушка Цзя приходилась бабушкой Юаньчунь, государь подарил на похороны тысячу лянов серебра и велел ведомству церемоний устроить жертвоприношения. Родственники получили извещения о смерти матушки Цзя.
Родные и друзья знали, что семья Цзя разорена, но на похороны пришли, видя, как милостив к ней государь.
Был избран счастливый день, покойницу положили в гроб и поставили во внутреннем помещении храма предков.
Сейчас, когда Цзя Шэ не было, старшим в доме считался Цзя Чжэн. Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань приходились покойнице внуками и, несмотря на свою молодость, охраняли гроб. Цзя Лянь тоже был внуком матушки Цзя, как и Цзя Жун, но ему пришлось заниматься хозяйственными делами. Для этого же пригласили нескольких дальних родственников. У гроба покойную оплакивали только госпожи Ван и Син, Ли Вань, Фэнцзе и Баочай. Госпожа Ю могла бы оказать посильную помощь, но так как муж ее находился в ссылке, избегала вмешиваться в дела, тем более что не очень в них разбиралась. Также и жена Цзя Жуна. Сичунь была слишком молода и неопытна. Таким образом, даже на членов семьи положиться было невозможно. Делами в доме могла распоряжаться только Фэнцзе, а вне дома – Цзя Лянь.
Фэнцзе надеялась после смерти старой госпожи стать в доме полновластной хозяйкой. Вот и сейчас ей поручили ведать похоронами матушки Цзя, как в свое время похоронами госпожи Цинь Кэцин. Тогда она с этим делом успешно справилась.
«Раз поручили – займусь, – размышляла Фэнцзе. – Все слуги будут в моем распоряжении. Людям госпожи Ван и супруги Цзя Чжэня доверять нельзя; к тому же многие из них от нас ушли. Плохо, конечно, что у меня нет верительных бирок на получение денег из общей семейной казны, но бабушка, к счастью, оставила серебро на свои похороны. Остальными делами займется Цзя Лянь. Здоровье у меня неважное, но похороны устрою не хуже, чем когда-то во дворце Нинго».
Подумав об этом, Фэнцзе успокоилась. На следующий день она отдала необходимые распоряжения, а затем велела жене Чжоу Жуя представить ей списки прислуги. В них значились двадцать один слуга и девятнадцать служанок. Это не считая девочек-служанок, не способных выполнять серьезные поручения.
Прочитав список, Фэнцзе подумала: «Сейчас у нас не так много людей, как было во дворце Нинго, когда хоронили Кэцин».
Она выбрала несколько человек, но этого было мало для выполнения всех поручений.
Пока Фэнцзе размышляла, вошла девочка-служанка и доложила:
– Сестра Юаньян хочет вас видеть, госпожа!
Фэнцзе вошла к Юаньян, девушка рыдала, как настоящая плакальщица.
– Садитесь, пожалуйста, вторая госпожа! – воскликнула Юаньян, хватая Фэнцзе за руку. – Хотя и говорят, что во время траура никаких церемоний не положено, все же я должна вам поклониться!
Она опустилась на колени.
– Ну что ты! – вскричала Фэнцзе, стараясь ее удержать. – Если хочешь что-то сказать, говори!
Фэнцзе подняла девушку.
– Похоронами старой госпожи занимаетесь вы и ваш муж, – произнесла Юаньян. – Деньги на похороны старая госпожа оставила. Их вполне хватит. Она никогда не тратила лишнего. Тут господин Цзя Чжэн привел выражение из какого-то канона: «В трауре лучше глубокая скорбь, чем мелочная забота о соблюдении приличий», и еще что-то, только я не поняла. Вторая госпожа Баочай мне объяснила. Господин Цзя Чжэн хотел сказать, что истинное почтение выражается в глубокой скорби, а не в пышных похоронах. Но старую госпожу, я полагаю, нельзя кое-как хоронить. Я всего-навсего рабыня и ничего не решаю, но старая госпожа так любила и вас и меня, и вы, конечно, помните, что она наказывала нам перед смертью. Уверена, вы сумеете все устроить как следует, и потому прошу вас распорядиться! Всю жизнь я служила старой госпоже и теперь последую за ней! Если вы не исполните просьбу старой госпожи и не устроите все так, как она наказывала, мне на том свете будет перед ней стыдно.
– Успокойся, я все сделаю как нужно, для меня это не составит труда, – ответила Фэнцзе. Речи Юаньян показались ей странными. – Господин Цзя Чжэн только говорит, что надо быть экономнее, а в глубине души не возражает, чтобы похороны были как можно пышнее, даже если на это уйдут все наши деньги.
– Старая госпожа завещала вещи, оставшиеся после нее, нам, – продолжала Юаньян, – но если денег не хватит, эти вещи придется продать. Пусть господин Цзя Чжэн говорит что угодно, волю старой госпожи нарушать нельзя! Ведь господин сам хорошо слышал, как старая госпожа объявила свою последнюю волю.
– Ты всегда была умной и рассудительной, почему вдруг переполошилась? – все больше удивлялась Фэнцзе.
– Я не переполошилась, – возразила Юаньян. – Только вижу, что старшая госпожа Син не желает помочь и очень боится вызвать недовольство господина Цзя Чжэна. Слишком роскошные похороны устраивать, конечно, не нужно, это может вызвать толки и пересуды. Откуда, скажут, у нас взялись деньги, если недавно было конфисковано имущество. Чего доброго, последнее отберут. Я хоть служанка, а доброе имя семьи мне очень дорого.
– Я все поняла, – промолвила Фэнцзе. – Но прошу тебя, успокойся! Ведь я еще жива!
Юаньян слушала и без конца благодарила.
Фэнцзе вышла, думая про себя: «Странная эта Юаньян! Что она задумала? Будто я не знаю, как надо устроить похороны старой госпожи… Нечего обращать внимание на эту девчонку. Сделаю все так, как принято в нашей семье».
Она позвала жену Ванъэра, отдала кое-какие распоряжения и велела найти Цзя Ляня.
– Зачем ты звала меня? – уже с порога напустился он на жену. – Занималась бы своими делами! Все решают господин Цзя Чжэн и госпожи – как они скажут, так и сделаем.
– И ты о том же! – воскликнула Фэнцзе. – Неужели опасения Юаньян не напрасны?
– Что ты имеешь в виду? – удивился Цзя Лянь.
Фэнцзе ему рассказала.
– Да что ее слушать! – вскричал Цзя Лянь. – Я только сейчас говорил с господином Цзя Чжэном. Он сказал: «На похороны старой госпожи не надо скупиться. Конечно, пойдут разговоры. Те, кто нас знает, наверняка поймут, что деньги на похороны оставила сама матушка Цзя. Иные же могут подумать, что при обыске часть денег мы утаили и по-прежнему роскошествуем. Допустим, мы не израсходуем все, что оставила старая госпожа, кто потом осмелится к этим деньгам прикоснуться?! Но я уверен, что деньги будут полностью израсходованы. Старая госпожа – уроженка юга, там у нее семейное кладбище, но могильного склепа нет. Придется гроб с телом везти на юг. Построим там склеп, купим несколько цинов земли. На доходы с этой земли мы и будем устраивать жертвоприношения. Если самим не удастся переехать на юг, поселим там обедневших родственников, пусть в положенное время приносят жертвы на могиле». Теперь подумай, что означает решение господина. Можно ли тратить все деньги?
– Кстати, деньги на похороны уже выданы? – спросила Фэнцзе.
– Кто их видел? – произнес Цзя Лянь. – Как только моя мать услышала слова господина Цзя Чжэна, сразу стала подбивать госпожу Ван сказать ему, что он очень хорошо все придумал! А мне что делать?! Нужно уплатить несколько сот лянов серебра носильщикам паланкинов и плакальщицам, а денег не выдают. Пошел просить – заявили, что рассчитаются после похорон. Тут еще, как назло, все слуги, у которых были кое-какие деньги, постарались улизнуть! Начал вызывать их по списку – оказалось, одни болеют, другие в деревню уехали. Осталось всего несколько человек, а что проку?! Если они почуют, что можно заработать, – кое-что сделают, а свои монеты ни за что не истратят.
– Как же быть? – растерянно проговорила Фэнцзе.
Тут вошла девочка-служанка.
– Вторая госпожа! – сказала она. – Меня прислала госпожа Син. Она спрашивает, когда накормят родственников, и говорит, что со дня смерти старой госпожи пошел уже третий день, а в доме нет порядка! Слуг не дозовешься, делают все кое-как.
Фэнцзе поспешила отдать распоряжение слугам подавать завтрак. Людей в этот день съехалось много, и слуги совсем с ног сбились. Фэнцзе сама наблюдала, как кормят гостей, но вдруг вспомнила, что еще не дала задания служанкам. Она позвала жену Ванъэра и велела передать служанкам поручения. Все поддакнули, но никто не двинулся с места.
– Который час? – нетерпеливо спросила Фэнцзе. – Почему не накрывают на стол? Ведь скоро обед!
– Накрыть нетрудно, – отвечали ей. – Только посуды нет!
– Вздор! – вспыхнула Фэнцзе. – Раз я приказала, все должно быть выдано!
Служанки только головами покачивали.
Фэнцзе сама отправилась в комнаты матушки Цзя за посудой, даже не спросив дозволения у госпожи Син и госпожи Ван. Возле них толпилось много народу, а время было позднее. Поэтому Фэнцзе позвала Юаньян и приказала выдать служанкам посуду, которой прежде пользовалась матушка Цзя.
– О какой посуде вы говорите! – удивилась Юаньян. – Неужели не помните, что ваш муж давным-давно ее заложил? Или вы думаете, что ее выкупили?
– Я не прошу золотую и серебряную посуду, – возразила Фэнцзе. – Подай ту, которой старая госпожа пользовалась повседневно.
– А какой посудой пользуются старшая госпожа Син и госпожа Ю? – спросила Юаньян. – Ведь старая госпожа все им отдала.
Фэнцзе отправилась к госпоже Ван, где с помощью Юйчуань и Цайюнь нашла кое-какую посуду, приказала Цаймин составить точную опись и выдать посуду под ответственность служанок.
Фэнцзе была очень растеряна, и Юаньян про себя подумала: «Как ловко она прежде управлялась с людьми и делами! А теперь стала нерасторопной! Не напрасно ли старая госпожа ее так хвалила?»
Услышав, что Цзя Чжэн не собирается устраивать пышные похороны, госпожа Син обрадовалась. Она подумала, что под этим предлогом сможет кое-что для себя сэкономить на черный день.
По обычаю устройство похорон входило в обязанности старшего сына покойной и его семьи. Но поскольку Цзя Шэ уехал в дальние края и посоветоваться с ним было невозможно, Цзя Чжэн, сам не очень разбираясь в подобного рода делах, если возникало затруднение, отсылал всех к госпоже Син, говоря при этом:
– Делайте, как скажет старшая госпожа.
А госпожа Син, зная, что Фэнцзе жадна, а Цзя Лянь нечист на руку, решила не выпускать бразды правления из своих рук.
Юаньян же, полагая, что деньги на похороны матушки Цзя уже выданы, и глядя на нерешительность Фэнцзе, думала, что та не хочет стараться. Это усиливало горе девушки, и она безутешно рыдала у гроба. Однако госпоже Син и в голову не приходило, что это из-за нее Фэнцзе не может распоряжаться, и она во всеуслышание заявляла:
– До чего же нерадивой стала Фэнцзе!
Вечером госпожа Ван позвала Фэнцзе и сказала:
– Мы, разумеется, в стесненном положении, но все должно выглядеть прилично. Родственников и друзей у нас много – одни уезжают, другие приезжают. А слуги совсем разболтались. Ты, наверное, за ними плохо присматриваешь! Постарайся поддержать честь семьи!
Фэнцзе опустила голову. Не расскажешь ведь госпоже Ван, что ей не дают денег, бесполезно, деньгами госпожа Ван не распоряжается. И Фэнцзе почла за лучшее промолчать.
– Конечно, о похоронах следовало бы позаботиться мне, как жене старшего сына покойной, – заметила госпожа Син, она была здесь же, – ведь ты всего лишь жена ее внука и подобными делами не должна заниматься. Но я уже стара и не так проворна, как ты. Вот и решила часть забот возложить на тебя. Как же ты можешь быть такой нерадивой?!
Фэнцзе покраснела и, набравшись духу, хотела возразить, но тут послышались удары в барабан – наступили сумерки, когда обычно совершают церемонию сожжения бумажных денег во время похорон, и весь дом огласился стенаниями.
Она хотела продолжить разговор с госпожой Ван после церемонии, но та сказала:
– Мы сами все устроим, а ты распорядись насчет завтрашнего дня!
Фэнцзе не решилась ей перечить, проглотила обиду и удалилась. Она собрала прислугу, отдала необходимые распоряжения, а затем стала взывать к престарелым служанкам:
– Тетушки, пожалейте меня! Госпожи меня обижают! И все потому, что вы не хотите стараться. Надо мной все смеются! Прошу вас хоть завтра проявить радение!
– Вы не первый день занимаетесь хозяйственными делами, госпожа! – воскликнули женщины. – Разве посмели мы вас когда-нибудь ослушаться! Нас просто задергали! К примеру, вы приказали накрыть столы, но одни хотят есть здесь, другие – дома. Пока мы мечемся, выясняется, что одна госпожа ушла, другая пришла. Как же тут управишься? И еще просим вас уговорить барышень, чтобы не привередничали!
– Они прислуживали старой госпоже и привыкли своевольничать, – проговорила Фэнцзе. – Если сами госпожи с ними не справляются, что говорить обо мне?
– Неужели нет на них управы? – сокрушались служанки. – Вспомните, как вы распоряжались похоронами госпожи Цинь в восточном дворце Нинго? Каждого, кто нарушал ваше приказание, строго наказывали! Кто осмелился бы тогда проявить неповиновение?!
– Во дворце Нинго все решала я сама, мне дали власть, – со вздохом произнесла Фэнцзе. – Госпоже Ван тогда неловко было делать мне замечания. А сейчас все происходит у нас в доме, похороны бабушки касаются всего нашего рода, поэтому каждый кому не лень меня поучает. А денег не дают. Велели устроить траурный навес! А как это сделать?
– Это забота второго господина Цзя Ляня! – ответили служанки. – Неужто он не управится?
– Тоже скажете! – усмехнулась Фэнцзе. – Он сам в затруднительном положении! Деньгами не распоряжается и ничего не может купить.
– Неужели? – удивились служанки.
– Не верите – спросите управляющих, – бросила в ответ Фэнцзе.
– Вот оно что! – вскричали служанки. – А мы никак не могли понять, почему люди возмущаются, что все делается не так, как надо! Разве будет после этого охота стараться?
– Не стоит об этом говорить, – прервала их Фэнцзе. – Прошу вас только выполнять все поручения. И тогда пусть попробуют ругать вас за нерадивость.
– Приказывайте, госпожа, мы не будем роптать! – отвечали служанки. – Только учтите, старшие господа тоже отдают приказания, как тут на всех угодишь?
– Дорогие тетушки! – не унималась Фэнцзе, не зная, что делать. – Хоть завтра мне помогите! Вашу просьбу я передам барышням и постараюсь им все объяснить.
После ухода служанок Фэнцзе никак не могла успокоиться, вспоминала нанесенную ей госпожой Ван обиду и все больше сердилась. А едва забрезжил рассвет, снова начала заниматься делами.
Фэнцзе не прочь была навести в доме порядок, но боялась, что это не понравится госпоже Син. Она собралась было пожаловаться госпоже Ван, но не сделала этого опять-таки из опасения рассердить госпожу Син.
Девочки-служанки давно заметили, что госпожа Син не жалует Фэнцзе, и перестали ее слушаться. Пинъэр, стараясь помочь хозяйке, им говорила:
– Госпожа Фэнцзе изо всех сил старается, но господин Цзя Чжэн и старшая госпожа Син не дают ей лишнюю монету истратить, как же ей быть?
Пинъэр не раз приходилось подобным образом увещевать служанок.
Хотя на похоронах непрерывно читали буддийские сутры и совершали жертвоприношения, денег на все это выдавалось слишком мало, и во время церемоний никто не проявлял рвения. Все делалось кое-как.
За несколько дней, прошедших со смерти матушки Цзя, во дворец Жунго то и дело приезжали жены высокопоставленных сановников. Фэнцзе сама не могла о них позаботиться и посылала служанок, но те всячески увиливали от поручений и являлись не вовремя. Юаньян не могла спокойно смотреть на происходящее в доме. Фэнцзе тоже расстраивалась.
Зато госпожа Син на все смотрела сквозь пальцы, ибо думала, что почтение к умершим родителям прежде всего выражается в строгом соблюдении траура. Что же до госпожи Ван, то она не была старшей в доме, как госпожа Син, и считала, что ее дело – сторона.
Только Ли Вань понимала, как трудно приходится Фэнцзе, но вступиться за нее не смела, лишь говорила:
– Пословица гласит: «Пион красив, когда вокруг зеленые листочки». Ну разве станут служанки помогать Фэнцзе, если госпожи к ней неблагосклонны? Ах, если бы третья барышня Таньчунь была сейчас дома! Все шло бы по-иному! У госпожи Фэнцзе всего несколько служанок, да и те нерадивы, злословят у нее за спиной, ропщут, будто Фэнцзе нерасторопна, не может раздобыть денег на похороны, словно совести у нее нет! Господина Цзя Чжэна винить нельзя, он в домашних делах не разбирается, хотя всей душой стремится выполнить свой сыновний долг. Непонятно, о чем все думают! Разве можно во время похорон обойтись без расходов?! Столько лет Фэнцзе распоряжалась в доме! Жаль, если она осрамится!
Улучив момент, Ли Вань украдкой позвала своих служанок и принялась их отчитывать:
– Выходит, глядя на других служанок, вы тоже не слушаетесь госпожу Фэнцзе?! От работы отлыниваете? Похороны – дело нелегкое, на него нельзя жалеть сил!
Служанки, с почтением относившиеся к Ли Вань, только поддакивали:
– Вы совершенно правы, госпожа! Но мы не отлыниваем от работы! Сама барышня Юаньян говорит, что госпожа Фэнцзе стала какой-то странной! Разве вы не слышали?
– Я поговорю с Юаньян, спрошу, почему она так говорит! Поверьте, госпожа Фэнцзе старается изо всех сил, но ведь деньгами не она распоряжается! А кто может сварить кашу без риса?! Знай Юаньян, каково сейчас приходится Фэнцзе, она не стала бы ее оговаривать. Сама Юаньян, кстати, тоже не такая, как прежде! Вот это действительно странно! Когда жива была старая госпожа, Юаньян держалась скромно, а сейчас ропщет и ропщет. Счастье ее, что старшего господина Цзя Шэ нет дома. Будь он здесь, неизвестно, как обернулось бы дело.
В это время появился Цзя Лань.
– Мама, пора отдыхать! – сказал он. – Ты устала от приема гостей! А я совсем забросил учение и очень обрадовался, что дедушка разрешил мне сегодня спать дома. Займусь повторением пройденного, а то все позабуду!
– Милый мой мальчик! – воскликнула Ли Вань. – Ученье дело хорошее, но и отдыхать нужно! Науками займешься после похорон!
– Ложись спать, тогда и я лягу, – ответил Цзя Лань.
– Какой хороший у вас сын! – стали тут говорить служанки. – Только и думает что о занятиях. Не чета Баоюю. Ведь женат, а ведет себя как малый ребенок! Стояли они с отцом на коленях у гроба, так Баоюй то и дело старался улизнуть. Отлучится отец на минутку, а Баоюй сразу к жене бежит, что-то шепчет ей на ухо. Потом к барышням Баоцинь и Син Сюянь. Никто не хочет с ним разговаривать, кроме одной барышни. Зовут ее не то Син, не то Сы. У Баоюя одно на уме: баловаться с женой да барышнями! Неизвестно, за что его так любила старая госпожа? Куда ему до вашего сына! Цзя Лань никогда вас не огорчит!
– Сын у меня хороший, но совсем еще маленький, – сказала на это Ли Вань. – А пока вырастет, неизвестно, что с нашей семьей будет! Ну а что вы скажете о Цзя Хуане?
– Ничего хорошего! Глаза вороватые, так и бегают: один на восток, другой – на запад. Оплакивает покойную, а сам на какую-нибудь барышню или молодую госпожу пялится!
– Что ж, он уже взрослый, – проговорила Ли Вань. – Слышала я, женить его собираются, но сейчас, видно, придется с этим повременить… Да, вот что я хотела сказать! Ведь послезавтра вынос гроба, хватит ли всем колясок?
– Не слышали мы, чтобы госпожа Фэнцзе распорядилась насчет колясок, не до того, видно, ей, ходит как в воду опущенная. Второй господин Цзя Лянь что-то говорил вчера о колясках второму господину Цзя Цяну, только ведь колясок у нас мало, да и кучеров тоже придется занимать у родственников!
– Не хватало еще коляски брать взаймы! – грустно усмехнулась Ли Вань.
– Вы вот смеетесь, госпожа, – ответили женщины, – а что делать? Хуже, если коляски вдруг понадобятся самим родственникам, и они не смогут их нам одолжить. Придется тогда внаем брать.
– Для слуг еще можно, – согласилась Ли Вань. – Ну а с господами как быть?
– Кстати, у старшей госпожи Син, у госпожи Ю и жены господина Цзя Жуна вообще нет колясок.
– Прежде мы смеялись над нашими госпожами и невестками, если они ездили в наемных колясках, – вздохнула Ли Вань. – А теперь вот самим придется! Скажите своим мужьям, чтобы в день выноса гроба они наши коляски заложили пораньше, не то попадем в толкотню.

А теперь расскажем о Ши Сянъюнь. Из-за болезни мужа ей после свадьбы всего раз удалось побывать во дворце Жунго. Однако на похороны старой госпожи Ши Сянъюнь решила приехать во что бы то ни стало. К счастью, мужу стало полегче, и она смогла это сделать даже на день раньше.
Сидя у гроба, Сянъюнь вспоминала, как любила ее матушка Цзя, как жестоко обошлась с ней самой судьба, послав тяжело больного мужа, и рыдала до самой полуночи. Никто не мог успокоить ее.
Баоюй с болью смотрел на Сянъюнь, но подойти сказать несколько слов в утешение не решался. В простом платье, без украшений, румян и пудры она казалась еще прекраснее, чем до замужества. Да и остальным девушкам очень шли простые платья. Но красивее всех была Баочай, с головы до ног облаченная в траур.
«Древние говорили, – подумал Баоюй, – что „тысячи красных и десятки тысяч пурпурных цветов не сравнятся по красоте с цветами сливы“. Они не только распускаются раньше других, но еще обладают „удивительной белизной и тончайшим запахом“. Как прекрасна была бы сестрица Дайюй в таком облачении!»
Комок подступил к горлу, слезы жемчужинами покатились по щекам. Их не надо было скрывать, ведь на похоронах положено плакать.
Все были уверены, что Баоюй и Сянъюнь оплакивают матушку Цзя, горячо их любившую. Никому и в голову не могло прийти, что они оплакивают собственную судьбу.
Глядя на них, пуще прежнего заплакали и все остальные.
Во время ночного бдения в доме было очень оживленно. Фэнцзе с ног сбилась и даже охрипла, отдавая приказания. До полудня она еще кое-как управлялась, но потом родственников наехало столько, что при всем старании невозможно было за всем уследить. Тут как раз прибежала девочка-служанка.
– Наконец-то я вас нашла, вторая госпожа! – сказала девочка. – Старшая госпожа Син гневается, говорит, в доме беспорядок, а вы прячетесь!
От этих слов у Фэнцзе перехватило дыхание, из глаз полились слезы. Во рту появился сладковатый вкус крови, в голове помутилось, и она стала медленно опускаться на пол. К счастью, Пинъэр успела ее подхватить. Прибежали другие служанки и увидели, что у Фэнцзе пошла кровь горлом.
Кто хочет узнать о дальнейшей судьбе Фэнцзе, пусть прочтет следующую главу.

Непорочная дева, преданная своей госпоже, уходит из жизни;
подлый слуга, позабывший о милостях хозяев, приводит в дом грабителей

Итак, Пинъэр подхватила Фэнцзе и приказала служанкам отвести ее домой, уложить в постель и дать воды. Фэнцзе отпила глоток и впала в забытье.
– Доложи госпожам, что Фэнцзе заболела, – обратилась Пинъэр к служанке.
Услышав, что у Фэнцзе горлом идет кровь, госпожа Син не поверила, она подумала, что Фэнцзе просто сказалась больной, чтобы избавиться от хлопот. Однако сомнений своих не высказала, поскольку в комнате было полно родственников, и лишь сказала:
– Ладно, пусть отдыхает!
В тот вечер родные и друзья приезжали непрерывным потоком, и из-за болезни Фэнцзе принимать их и следить за порядком в доме приходилось другим родственницам покойной. Слуги совсем отбились от рук, ничего не делали, только галдели.
Во вторую стражу гости разъехались, и начался обряд прощания с покойницей. Громко плакали родственники. Юаньян так рыдала, что в конце концов упала без памяти. Насилу привели ее в чувство, после чего она стала твердить, что желает последовать за своей госпожой. Однако никто не обратил на эти ее слова внимания.
К моменту прощания в зале собралось человек сто – сами господа, вся их родня и слуги. Никто не заметил, что Юаньян куда-то исчезла. Ее хватились, лишь когда настало время служанок плакать у гроба и совершать жертвоприношения. Все подумали, что она отдыхает после пережитого потрясения, и шума не поднимали.
После прощания Цзя Чжэн позвал к себе Цзя Ляня и стал с ним советоваться, как устроить обряд выноса гроба и кого оставить присматривать за домом, пока их не будет.
– Надо оставить Цзя Юня, – сказал Цзя Лянь, – ему не обязательно сопровождать гроб, а из слуг – Линь Чжисяо со всей семьей. Вот только не знаю, кого из женщин оставить!
– Твоя мать говорила, что Фэнцзе больна и поехать не сможет, – заметил Цзя Чжэн, – пусть она и останется. Правда, жена Цзя Чжэня уверяет, что Фэнцзе чувствует себя совсем плохо, и предлагает оставить Сичунь и еще нескольких женщин.
«Жена Цзя Чжэня не ладит с Сичунь и хочет, чтобы та осталась, – подумал Цзя Лянь. – Но Сичунь ничего нельзя поручать, а Фэнцзе больна». И он сказал Цзя Чжэну:
– Дайте мне еще немного подумать, господин, а потом окончательно решим, кого оставлять.
На том разговор и закончился.
Между тем Юаньян, придя в себя, стала размышлять:
«Всю жизнь я служила старой госпоже, а теперь куда денусь? Ведь госпожа Син никогда не простит мне, что я не захотела стать наложницей ее мужа. А господин Цзя Чжэн не вмешивается ни в какие дела, словно правитель в смутное время, знает, что никто ему не повинуется. Что же будет с нами со всеми?.. Одних сделают наложницами, других выдадут замуж… Чем терпеть мучения, не лучше ли умереть?! Но как?..»
Она вошла в комнату старой госпожи и с порога заметила в самой глубине тускло горевший светильник, а чуть дальше какую-то женщину, петлей затянувшую полотенце на шее.
Юаньян нисколько не испугалась, только подумала: «Кто бы это мог быть? Не иначе, как она тоже хочет повеситься, затем и пришла сюда».
– Кто ты? – спросила Юаньян. – Если хочешь, давай умрем вместе!
Женщина не отвечала.
Юаньян подошла ближе, повнимательней пригляделась. И тут по спине у нее побежали мурашки. В тот же миг женщина исчезла.
Ошеломленная Юаньян отпрянула назад, опустилась на кан и вдруг вспомнила: «Да ведь это жена Цзя Жуна – госпожа Цинь Кэцин. Но она давно умерла! Как же попала сюда? Это она за мной пришла! Потому что вешаться ей ни к чему! Теперь я знаю, как покончить с собой».
Юаньян задрожала, со слезами на глазах вынула из шкатулки для украшений спрятанную там когда-то прядь своих волос и сунула за пазуху. Затем сняла полотенце, которым была подпоясана, привязала в том месте, где ей явилась госпожа Цинь, заплакала и тут услышала, что гости начинают расходиться. Опасаясь, как бы кто-нибудь не вошел, Юань заперла дверь, стала на скамеечку, сделала петлю на полотенце, накинула на шею и выбила скамеечку из-под ног.
Дыхание девушки навеки оборвалось, и благоуханная душа рассталась с телом. Плывя по небу, душа Юаньян вдруг заметила вдали госпожу Цинь, догнала ее и попросила:
– Госпожа, подождите меня… Вы ведь жена господина Цзя Жуна…
– Я не жена Цзя Жуна, – отвечала женщина. – Я – Кэцин, младшая сестра феи Цзинхуань.
– Да разве я не вижу, что вы жена господина Цзя Жуна, – настаивала Юаньян. – Отчего же не признаетесь?
– Есть на то своя причина, – ответила женщина, – ты ведь тоже распутница, как и я, и фея Цзинхуань повелела тебе ведать «чувствами ветра и луны» и послала в бренный мир сеять распутство и уносить на небеса души страстно влюбленных девушек. Ты свой долг выполнила и можешь веселиться. Сейчас в приказе «влюбленных безумцев» нет управителя, некому мне помочь, и фея Цзинхуань решила призвать тебя.
– О каких чувствах вы говорите? – промолвила душа Юаньян. – Никаких чувств я никогда не испытывала!
– Ничего ты не смыслишь. В бренном мире слово «чувство» толкуют лишь как распутство и похоть, как плотскую любовь. Им неведомо, что радость и гнев, печаль и блаженство – тоже чувства, присущие людям. Мои же чувства к тебе еще не проявились, они скрыты в цветке, в завязи плода. Если же изольются, станут видимы всем.
Душа Юаньян все поняла и последовала за Кэцин. Между тем Хупо, попрощавшись с покойницей и услышав, что госпожа Син и госпожа Ван собираются отбирать людей для присмотра за домом, решила спросить Юаньян, собирается ли та на следующий день сопровождать гроб, и отправилась ее искать. В покоях матушки Цзя ее не оказалось, боковая комната была заперта.
Девушка заглянула в щель и при свете мерцающего светильника увидела какие-то тени. Ей стало страшно, и она убежала, недоумевая: «Куда девалась эта плутовка?»
Столкнувшись с Чжэньчжу, она спросила:
– Ты случайно не видела сестру Юаньян?
– Сама ее ищу, – ответила девушка, – ее госпожа зовет. Наверное, спит в боковой комнате.
– Я только что оттуда, – сказала Хупо. – Правда, в комнату не входила – там темно и страшно, еле горит светильник – нагар ведь снять некому. Давай вместе посмотрим – может быть, она и в самом деле там!
Девушки вошли в боковую комнату, сняли нагар со светильника, стало светлее, и Чжэньчжу воскликнула:
– Кто-то бросил скамейку! Я чуть не упала! – Тут она подняла глаза и в ужасе отпрянула назад, едва не сбив с ног Хупо. Хупо, увидев повесившуюся Юаньян, закричала и хотела бежать, однако ноги ей не повиновались. Сбежались люди, поднялась суматоха. О случившемся поспешили сообщить госпожам Син и Ван.
– Не думала я, что Юаньян такая решительная! – сокрушалась госпожа Син. – Скорее велите доложить господину Цзя Чжэну!
Баоюй, услышав эту страшную новость, ничего не сказал, лишь глаза его округлились от ужаса.
Сижэнь стала его тормошить:
– Поплачь, легче станет!
И Баоюй разразился рыданиями.
«Как прекрасна была Юаньян! – думал он. – И надо же было ей умереть такой смертью! Поистине чудеса творятся с нашими девушками! И все же уходят они в мир блаженства. А мы, мужчины? Можем ли мы с ними сравниться, хотя тоже приходимся сыновьями и внуками старой госпоже?»
Неожиданно печаль у Баоюя сменилась радостью, и он бросился вон из комнаты. Баочай выскользнула следом за ним, но тут, к своему удивлению, увидела, что муж смеется.
– Плохо дело! – стали говорить ей служанки.
– Ничего! – успокаивала их Баочай. – Ему просто пришла в голову какая-то мысль.
Баоюю приятно было услышать слова жены и он подумал: «Она одна знает, что у меня на душе! Понимает меня!»
Пришел Цзя Чжэн. Он был искренне опечален случившимся и без конца вздыхал, говоря:
– Милое дитя! Не напрасно любила тебя старая госпожа!
Он приказал Цзя Ляню нынешней же ночью раздобыть гроб, чтобы похоронить Юаньян вместе с матушкой Цзя, ведь это была последняя воля девушки.
Вскоре пришла Пинъэр вместе с другими служанками оплакать подругу.
Надо сказать, что Цзыцзюань очень раскаивалась. Надо было и ей поступить так же, как Юаньян, когда умерла барышня Линь Дайюй – по крайней мере она исполнила бы свой долг перед госпожой и отблагодарила ее за милости. Она прислуживала теперь в комнатах Баоюя, и хотя он обращался с ней ласково, легче ей не становилось. Думая обо всем этом, Цзыцзюань безутешно рыдала.
Госпожа Ван вызвала жену старшего брата Юаньян, приказала ей распоряжаться церемонией положения в гроб тела покойной, а затем подарила сто лянов серебра и вещи, принадлежавшие Юаньян.
Женщина без конца кланялась госпоже Ван, а затем стала превозносить до небес Юаньян:
– Какой решительной оказалась моя невестка! Вот это удача! И прославилась, и похоронят с почестями!
– И не стыдно тебе, а еще родственница! – возмутилась одна из женщин. – Продала мертвую невестку за сто лянов серебра и радуешься! Представляю, как бы ты радовалась, если бы тебе удалось продать ее при жизни старшему господину Цзя Шэ! Ведь тогда ты получила бы больше!
Уязвленная, жена брата Юаньян смутилась, покраснела и поспешила удалиться.
Дойдя до ворот, она столкнулась с Линь Чжисяо, за ним следовали слуги, несущие гроб для Юаньян. Вместе с ними женщина возвратилась в дом помочь положить покойницу в гроб и стала лить крокодиловы слезы.
Цзя Чжэн потребовал курительных свечей, зажег три из них перед гробом и, совершив полагающиеся поклоны, произнес:
– Юаньян жизнью пожертвовала ради своей госпожи, и теперь она для нас не просто служанка. Пусть младшие родственники ей поклонятся!
Баоюй, обрадованный словами отца, подошел к гробу и несколько раз низко поклонился. Цзя Лянь, искренне уважавший Юаньян, хотел последовать примеру Баоюя, но госпожа Син его остановила.
– Чрезмерные почести могут ей повредить в ином мире.
Цзя Ляню ничего не оставалось, как повиноваться.
Баочай не могла согласиться с госпожой Син и, выступив вперед, сказала:
– Мне, собственно, не полагается кланяться служанке, но поскольку мы так и не выполнили своего долга перед старой госпожой при ее жизни, считаться не приходится. Юаньян подала нам пример преданности и благочестия, и мы должны умолять ее прислуживать старой госпоже и в ином мире, чтобы хоть немного искупить свою вину перед старой госпожой!
С этими словами Баочай, опираясь на руку Инъэр, подошла к гробу, совершила возлияние вина, поплакала, после чего несколько раз поклонилась.
Одни служанки говорили, что жена Баоюя так же глупа, как он сам, другие считали, что у молодых доброе сердце, что они хорошо знают приличия и порадовали Цзя Чжэна.
Снова зашел разговор о том, кого оставить присматривать за домом, в который уже раз остановились на Фэнцзе и Сичунь, все остальные должны были сопровождать гроб.
В эту ночь никто не спал.
Едва настало время пятой стражи, все собрались, а как только забрезжил рассвет, Цзя Чжэн, теперь старший в роде, облачился в траурную простую одежду и вновь стал оплакивать матушку Цзя, как и полагалось почтительному сыну.
Как только гроб с телом матушки Цзя был вынесен за ворота дворца Жунго, стали совершать жертвоприношения друзья и знакомые. Но об этом мы рассказывать не будем.
Гроб принесли в кумирню Железного порога и там установили. По обычаю, мужчинам надлежало провести здесь ночь. Однако мы и об этом умолчим.

Линь Чжисяо тем временем велел убрать траурный навес у входа во дворец, закрыть все окна и двери, подмести двор, после чего отобрал людей и поручил им ходить ночью по дворцу и отбивать стражи.
В конце второй стражи все ворота, ведущие во внутреннюю часть дворца, наглухо запирались, мужчинам ходить туда ночью не полагалось, только женщинам разрешалось устраивать обходы.
Фэнцзе в день похорон матушки Цзя чувствовала себя бодрее, но ходить еще не могла, поэтому с вечера Пинъэр и Сичунь обошли дворец, отдали необходимые распоряжения ночным сторожам, после чего разошлись по своим комнатам.
А теперь вернемся к истории, о которой мы вкратце рассказали выше.
Хэ Сань, приемный сын Чжоу Жуя, еще в то время, когда хозяйственными делами ведал Цзя Чжэнь, затеял драку с Баоэром, за что был бит, изгнан из дворца, и сейчас целые дни проводил в игорных домах. Теперь, после смерти матушки Цзя, у него зародилась надежда, что его услуги вновь могут понадобиться.
Несколько дней кряду ходил он во дворец Жунго, но все без толку, и разочарованный поплелся в игорный дом, где незадолго до этого изрядно проигрался.
– Попробовал бы отыграться! – говорили дружки.
– С великим удовольствием, – отвечал Хэ Сань, – только денег нет!
– Так мы тебе и поверили! – ухмылялись дружки. – Зря ты, что ли, к своему папаше Чжоу Жую ходил, неужто так ничего и не выклянчил? Он-то уж наверняка немало денег у своих хозяев вытянул, а ты все прибедняешься.
– Да замолчите вы! – закричал Хэ Сань. – Золота и серебра у господ наших хоть отбавляй, так ведь они на нем сидят! Дождутся, все грабители унесут!
– Хватит тебе врать, – возразили дружки. – Ведь все имущество у них в казну отошло!
– Ничего вы не знаете! – вскричал тут Хэ Сань. – Все, да не все! Старая госпожа оставила в своих покоях немало золота и серебра. После похорон его будут делить!
Один из игроков, метнув кости, вдруг сказал:
– Я проиграл, но отыгрываться не буду. Спать пойду! – и подтолкнул Хэ Саня: – Пойдем, дело есть!..
Хэ Сань вышел.
– Ты вот не дурак, а сидишь без денег, – сказал игрок Хэ Саню.
– Что поделаешь – такая судьба! – ответил Хэ Сань.
– Ведь сам говоришь, что во дворце Жунго денег хватает! Пошел бы да раздобыл немного на расходы.
– Братец мой! – воскликнул Хэ Сань. – Да разве выпросишь у них хоть грош?!
– А ты сам возьми! – улыбнулся приятель, и Хэ Сань уловил в его словах намек.
– Сам?
– Ну да. Не понимаешь? Я бы сумел!
– Как?
– Хочешь разбогатеть? Проведи нас во дворец! – шепнул игрок. – Мои друзья все сделают ловко, без шума. Мужчин сейчас во дворце почти нет, одни женщины. А если и остался один – не беда! Главное – не бойся!
– А кого мне бояться? – разозлился Хэ Сань. – Приемного отца? Так я и отцом его не считаю, разве что ради матери! Только ничего у нас не получится. Неприятности наживем – и все. У наших господ везде связи, в каждом ямыне. Если и возьмем что-нибудь, сразу поднимется шум.
– Ты и не знаешь, как тебе повезло, – уговаривал игрок. – Мои друзья – с морского побережья. Если состряпаем это дельце, все вместе туда и отправимся. Соглашайся! Захочешь – возьмем с собой и твою названую мать, будете жить в свое удовольствие.
– Уж не пьян ли ты, братец? – испуганно спросил Хэ Сань. – Разве можно об этом говорить вслух?
Он отвел нового знакомца в укромное место, они обо всем договорились и разошлись.
Но об этом речь пойдет ниже.

Мы уже рассказывали о том, что Бао Юн в наказание был послан присматривать за садом, и из-за похорон о нем забыли – слишком много было хлопот. Но Бао Юна это не печалило. Он делал что хотел, гулял по саду, вволю спал, не затруднял себя работой, то забавлялся ножом, то упражнялся на дубинках.
В то утро, когда состоялась церемония выноса гроба с телом покойницы, Бао Юн, как обычно, отправился бродить по саду и вдруг приметил молодую буддийскую монахиню, а рядом с ней даосскую монахиню-старуху. Они подошли к внутренней калитке сада и постучались.
– Куда направляется почтенная настоятельница? – приблизившись к монахиням, спросил Бао Юн.
– Мы узнали, – отвечала даосская монахиня, – что нынче утром состоялась церемония выноса гроба с телом старой госпожи, а четвертая барышня Сичунь осталась присматривать за домом. Чтобы она одна не скучала, наша настоятельница и решила ее навестить.
– За всеми воротами сада присматриваю я, – заметил Бао Юн, – и попросил бы вас вернуться! Приходите, когда пожалуют господа!
– Откуда ты взялся, черномазый? – рассердилась монахиня. – И что тебе за дело, куда мы ходим?
– Терпеть не могу монашек! – рассердился Бао Юн. – Не пущу, и баста! Что вы мне сделаете?
– Возмутительно! – вышла из себя старуха. – При жизни старой госпожи никто не мешал нам ходить через сад! А ты, разбойник, никого не признаешь. Все равно пройду!
Она схватилась рукой за кольцо калитки и несколько раз изо всех сил его дернула.
Мяоюй, стоявшая рядом, слова не могла произнести от гнева и уже хотела уйти, но тут на шум прибежали женщины, присматривавшие за вторыми воротами. Взглянув на рассерженную Мяоюй, они сразу поняли, что Бао Юн ее обидел.
Все служанки, надобно сказать, знали, что Мяоюй очень жалуют старшие госпожи, что она дружна с барышней Сичунь и боялись, как бы Мяоюй не пожаловалась хозяевам.
Поэтому одна из женщин подбежала к Мяоюй и стала оправдываться.
– Простите, мы вас не ждали и не успели открыть. Четвертая барышня дома, она как раз вспоминала о вас. А этот малый – новичок, он присматривает за садом и не знает наших порядков. Мы попросим госпожу, когда вернется, наказать его и выгнать вон!
Мяоюй, будто не слыша, пошла к выходу. Женщина умоляла ее вернуться, готова была встать на колени, говорила, что в случившемся могут обвинить ее. Мяоюй пожалела ее и вернулась, к великому неудовольствию Бао Юна, которому ничего не оставалось, как, смирив гнев, уйти прочь.
А Мяоюй с монахиней пришли к Сичунь, выразили ей соболезнование по поводу кончины старой госпожи и стали болтать о разных пустяках.
– Теперь несколько ночей не придется спать, – пожаловалась Сичунь. – Мне велено присматривать за домом. Вторая госпожа Фэнцзе болеет, а одной по ночам скучно, да и страшновато. Будь здесь хоть один мужчина, тогда дело другое. Но мужчинам запрещено появляться на женской половине дворца. Раз уж вы удостоили меня своим посещением, хочу попросить вас провести эту ночь у меня. Поиграем в шахматы, поболтаем.
Мяоюй, говоря по правде, не очень хотелось оставаться ночевать, но Сичунь так просила! К тому же весьма заманчивым было предложение сыграть в шахматы. Поэтому Мяоюй согласилась и послала монахиню передать послушнице, чтобы та принесла ей чайные принадлежности и постель.
Сичунь была вне себя от радости. Она приказала Цайпин вскипятить собранную еще в прошлом году дождевую воду и собственноручно заварила самый лучший чай.
Вскоре послушница принесла чайный прибор Мяоюй, девушки сели и завели беседу.
Когда наступило время начала страж, Цайпин поставила на столик шахматы. Сичунь сперва проиграла две партии, и лишь когда Мяоюй уступила ей четыре фигуры, наполовину отыгралась.
Незаметно наступила четвертая стража. В доме все было тихо.
– В начале пятой стражи пойдешь спать, – сказала Мяоюй, – обо мне не беспокойся, послушница будет мне прислуживать.
Сичунь не хотелось уходить, но она чувствовала, что Мяоюй желает побыть одна, и оставаться было неудобно. Едва Сичунь собралась уходить, как подняли крик служанки, присматривавшие по ночам за восточными комнатами, а следом прибежали служанки Сичунь.
– Караул! Воры! – кричали они. К ним присоединились Сичунь и Цайпин.
– О Небо! – воскликнула Мяоюй. – Не иначе как грабители забрались в дом.
Она быстро заперла дверь, погасила светильник и через глазок в окне посмотрела наружу. По двору шныряли здоровенные парни, и Мяоюй в страхе шептала:
– Беда!
Тут же послышались крики ночных сторожей:
– Ловите злодеев!
– Из верхней комнаты утащили вещи! – кричал кто-то. – В восточные комнаты уже побежали люди, а мы бежим в западные!
Служанки Сичунь, услышав, что подоспела помощь, закричали:
– Воры залезли на крышу!
– Да, да, они там! – откликнулись сторожа и в нерешительности остановились: с крыши полетела вниз черепица.
Но тут раздался пронзительный крик, распахнулась калитка, и из нее выскочил здоровенный детина с толстой дубиной в руках. Люди бросились за ним.
– Ловите воров! – крикнул детина. – За мной!
Слуги и сторожа от испуга словно приросли к месту, а детина продолжал кричать. Наконец одному из слуг удалось его разглядеть. Это оказался не кто иной, как Бао Юн. Тот самый, что приехал во дворец Жунго с рекомендательным письмом из семьи Чжэнь.
Тут слуги приободрились и крикнули:
– Один разбойник сбежал! Остальные на крыше!
Бао Юн стукнул дубиной о землю и полез на крышу.
Надо сказать, что грабители, когда лезли в дом, были уверены, что во дворце одни женщины, и совсем забыли об осторожности. Они пробрались во двор, где жила Сичунь, заглянули в окно и, увидев монахиню редкой красоты, решили с ней позабавиться. Они уже собирались взломать дверь и проникнуть в комнату, как вдруг услышали крики и, поняв, что за ними гонятся, полезли на крышу. Однако преследователей было немного, и грабители решили оказать сопротивление. Тут появился Бао Юн, и грабители вступили с ним в рукопашную. Одного разбойника Бао Юн сильным ударом дубинки сбил с крыши, остальные попрыгали вниз и бросились наутек. Добежав до садовой стены, они перемахнули через нее и скрылись.
Бао Юн погнался за ними. Он не знал, что в саду прячутся еще несколько разбойников, те, что должны были принимать награбленное. Увидев, что дружки их бегут, они схватились за оружие и приготовились защищаться. Но преследователь оказался один, и грабители ринулись на него.
Бао Юн в ярости закричал:
– Эй, подлые воришки! Кто отважится сразиться со мной?
– Они там пристукнули одного нашего! – переговаривались между тем разбойники. – Жив ли он? Выручить бы его надо!
Бандиты окружили Бао Юна, и он едва успевал отбиваться.
В это время подоспели сторожа из дворца Жунго. Поняв, что силы неравны, грабители обратились в бегство. Бао Юн устремился за ними, но споткнулся о сундук и растянулся на земле. Поднявшись на ноги, он прежде всего подумал о вещах – грабители были уже далеко, и преследовать их не имело смысла. Он велел принести фонарь и при его свете увидел, что в сундуке пусто. Приказав убрать сундук, Бао Юн снова бросился в погоню, но заблудился и попал на дорогу, ведущую к дому Фэнцзе. В окне ярко горел свет.
– Грабители у вас? – крикнул Бао Юн.
– Нет, у нас все двери на замке! – донесся дрожащий голос Пинъэр. – Беги в главный господский дом – они там!
Бао Юн побежал не разбирая дороги. Наткнулся на ночных сторожей, крикнул, чтобы следовали за ним, и помчался дальше. В господском доме все двери были распахнуты настежь, служанки кричали и плакали.
Вскоре появились взволнованные Цзя Юнь и Линь Чжисяо и, посветив фонарем, увидели, что дверь дома, где жила старая госпожа, тоже распахнута, с нее сорван замок, а шкафы и сундуки открыты.
– Вы что, подохли? – напустились Цзя Юнь и Линь Чжисяо на женщин, дежуривших ночью. – Воры в дом забрались, а вам хоть бы что!
– Мы дежурили только во вторую и третью стражу, – плача, оправдывались женщины, – и за это время ни разу не присели, обшарили каждый уголок. В четвертую и пятую стражу сторожили другие. Как только они нас сменили, мы услышали крики. Прибежали узнать, в чем дело, смотрим, вещи исчезли. Лучше всего, почтенные господа, спросить у тех, кто дежурил в четвертую и пятую стражу!
– Убить всех вас мало! – гремел Линь Чжисяо. – Мы еще поговорим! А сейчас осмотрите весь дом! Живо!
Сторожа повели их на ту сторону, где жила госпожа Ю, но там все ворота оказались запертыми.
– Мы до смерти напугались! – послышались голоса изнутри дома.
– Вещи целы? – осведомился Линь Чжисяо.
– Целы, – последовал ответ, и ворота открылись.
Линь Чжисяо и сопровождавшие его вошли во двор, где жила Сичунь, и тут услышали разговоры:
– Ах, беда! Барышня от испуга упала в обморок! Очнитесь же!
Линь Чжисяо спросил, в чем дело.
– Злодеи до смерти перепугали барышню, – сообщила женщина, открывая дверь. – Настоятельница Мяоюй и Цайпин насилу привели ее в чувство. Вещи все пропали.
– С кем дрались разбойники? – удивился Линь Чжисяо.
– С господином Бао Юном, он вовремя подоспел и выгнал разбойников, – ответил сторож. – А одного, говорят, даже убил.
– Да, да, это у ворот сада, – поддакнул Бао Юн, – пойдемте посмотрим, там ли он!
Все поспешили вслед за Бао Юном и увидели, что у ворот и в самом деле кто-то лежит. Пригляделись, а покойник как две капли воды похож на приемного сына Чжоу Жуя. Оставив возле убитого сторожа, Цзя Юнь послал двух других осмотреть ворота. Они были крепко заперты.
Линь Чжисяо велел отпереть ворота и отправился в ямынь донести о случившемся.
Тотчас прибыли чиновники и приступили к расследованию. Было установлено, что воры из узенького переулка позади дворца Жунго забрались на крышу дома, спустились в западный двор, а оттуда проникли в сад.
Люди, дежурившие ночью, в один голос показывали:
– Это были не просто воры, а разбойники и грабители!..
– Какие там грабители, если не пустили в ход оружия и действовали без факелов?! – раздраженно заметил один из чиновников.
– Но они забрались на крышу и швыряли в нас черепицей, – оправдывались сторожа, – попробуй подойди к ним! Спасибо, Бао Юн залез на крышу и согнал их оттуда! Да и тех разбойников, что спрятались в саду, тоже обратил в бегство. •
– Опять вы за свое! – рассердился чиновник. – Да будь это разбойники, разве не справились бы они с вами?! Рассуждать тут нечего: проверьте, что пропало, составьте список, а я доложу начальству.
Цзя Юнь и все остальные вновь направились в покои матушки Цзя. Там уже были Сичунь и Фэнцзе.
Цзя Юнь справился о самочувствии Фэнцзе, поздоровался с Сичунь, после чего все приступили к проверке вещей.
Юаньян не было в живых, остальные служанки уехали сопровождать гроб, и никто не знал, какие вещи принадлежали старой госпоже. Она постоянно держала их под замком, и описи на них не существовало. Поэтому установить что-либо оказалось делом нелегким.
– Мы знаем лишь, что сундуки и шкафы были набиты вещами, а сейчас там пусто, – говорили служанки. – Чтобы все их перетаскать, потребовалось немало времени! Куда смотрели сторожа? К тому же убитый – приемный сын Чжоу Жуя! Конечно, он действовал заодно с разбойниками!
Услышав это, Фэнцзе вспыхнула от гнева и приказала:
– Всех женщин, дежуривших ночью, связать и передать властям! Пусть учинят им допрос с пристрастием!
Раздались вопли, причитания – все провинившиеся запросили пощады.
Если хотите узнать, удалось ли женщинам избежать наказания и куда девались пропавшие вещи, прочтите следующую главу.

Красавицу монахиню Мяоюй постигает жестокое возмездие за прежние грехи;
обезумевшая от лютой ненависти наложница Чжао готовится отойти в мир мрака

Итак, Фэнцзе приказала связать женщин, дежуривших ночью, и передать властям. Женщины пали на колени, моля о прощении.
– Замолчите! – прикрикнули на них Цзя Юнь и Линь Чжисяо. – Господин Цзя Чжэн наказывал хорошенько смотреть за домом. Провинились – извольте отвечать! Никто за вас не станет заступаться! Свалить вину на сына Чжоу Жуя неловко. Чжоу Жуй старый слуга госпожи Ван. В этом случае и на остальных ее слуг падет подозрение!
– Да что с ними разговаривать?! – воскликнула Фэнцзе, задыхаясь от гнева. – Пусть уведут! Властям заявите, что пропали вещи старой госпожи, а какие именно, знают старшие господа. Опись их будет составлена и послана в ямынь, когда господа вернутся. В ямынь по гражданским делам мы тоже сообщим о случившемся.
Сичунь не осмеливалась вступать в разговор. Она только плакала и приговаривала:
– Ничего подобного со мной не случалось! И надо же было, чтобы именно на меня и на Фэнцзе свалилось такое несчастье! Как я теперь покажусь на глаза господину и госпоже?! Ведь они оставили дом на меня, а я не смогла углядеть! Какой позор!
– А что мы могли сделать? – возразила Фэнцзе. – Виноваты в первую очередь сторожа!
– Хорошо тебе говорить! – вскричала Сичунь. – Ты больна, а с больной какой спрос? Ну а мне как быть? Это моя золовка подговорила старшую госпожу оставить меня присматривать за домом! Теперь пропало мое доброе имя! – И Сичунь заплакала в голос.
– Не только твое, – промолвила Фэнцзе. – У всех пострадало доброе имя! А послушаешь тебя – тошно становится!
В это время во дворе послышался шум.
– Говорил я, что эти монашки приносят одни несчастья! – кричал кто-то. – У нас в семье Чжэнь их на порог не пускали! А здесь – пожалуйста! Вчера, только вынесли гроб с телом старой госпожи, пришла монашка. Я не пускаю ее, а старухи, что присматривают за воротами, давай меня ругать. Открыли калитку, пригласили монашку войти. До самой четвертой стражи я не спал, все думал, закрыли потом за нею калитку или нет. Вдруг поднялся шум. Я бросился во двор, ворота заперты, стал стучаться – меня не впускают. А крики все громче. Я выломал ворота и увидел во дворе каких-то людей. Одного стукнул дубиной, и он тут же дух испустил. Огляделся – а это двор четвертой барышни Сичунь, в комнате у нее монашка! Только стало светать, монашка улизнула! Не иначе как она привела разбойников!
– Кто там болтает, позабыв о всяких приличиях? – вскричали служанки. – Барышня здесь, а он орет!
– Вы разве не знаете, что он из семьи Чжэнь? – удивилась Фэнцзе. – Ведь его к нам Чжэни прислали!
Сичунь слова Бао Юна смутили. Тут Фэнцзе ее спросила:
– Что за монашка, о ком он болтает? Ты что, взяла к себе жить монашку?
Пришлось Сичунь рассказать, что ее навестила Мяоюй и она, чтобы скоротать ночь, оставила монашку играть в шахматы.
– Так это была она? – удивленно воскликнула Фэнцзе. – Неужели Мяоюй согласилась остаться? В таком случае не о чем говорить! Пусть этот крикун держится потише и не болтает лишнего, не то господин Цзя Чжэн хорошенько его проучит!
Сичунь вдруг стало так страшно, что захотелось убежать. Фэнцзе забеспокоилась и стала уговаривать девушку остаться, хотя и у самой на душе было тревожно.
– Пусть соберут уцелевшие вещи, – приказала Фэнцзе. – И кто-нибудь их постережет.
– Лучше дождаться конца расследования, – сказала Пинъэр, – а потом уж собирать вещи. Послали кого-нибудь сообщить господину о происшествии?
– Спроси у старых служанок! – отозвалась Фэнцзе.
Вскоре посланная к старухам служанка возвратилась и сообщила:
– Господин Линь Чжисяо ехать не может, слугам, пока идет дознание, тоже отлучаться нельзя, пришлось послать второго господина Цзя Юня.
Фэнцзе ничего не ответила, лишь кивнула, села рядом с Сичунь и погрузилась в размышления.

Вы, конечно, уже догадались, что шайку разбойников привел Хэ Сань. Разбойники похитили золото, серебро, драгоценности, а затем, уверенные, что никто им не помешает, собрались обворовать жилые комнаты на западной стороне. И вдруг в одном из освещенных окон увидели двух красивых девушек: барышню и монахиню. Разбойники жизнью не дорожат – они хотели тут же вломиться в дом и овладеть девушками. Но в этот момент на них бросился Бао Юн, и они, прихватив награбленное, обратились в бегство, даже не заметив, что Хэ Сань куда-то исчез.
Выбравшись из дворца, они спрятались у скупщика краденого. А на следующий день навели справки и узнали, что Хэ Сань убит, а о грабеже сообщено в военный и гражданский ямыни. Посоветовавшись между собой, разбойники решили присоединиться к морским пиратам, пока не вышел указ об их аресте и они могли беспрепятственно проезжать через заставы и переправы.
Но главарь разбойников ничего не боялся.
– Уехать успеем, – сказал он, – я должен похитить ту монахиню. До чего же красива! Из какого только монастыря вырвалась эта пташечка?
– Ай-я! Вспомнил! – закричал один из разбойников. – Это настоятельница из кумирни Бирюзовой решетки, принадлежащей семье Цзя! Помнишь, у них заболел какой-то Баоюй? Никто не мог его вылечить, а потом вдруг нашелся врач. И знаешь кто? Та монахиня!..
– Сегодня отсидитесь здесь, – заявил главарь разбойников, – а утром нарядитесь купцами и проскочите через заставу. Будете ждать меня на склоне Двадцати ли!
Уговорившись обо всем, разбойники стали делить добычу.

Тем временем Цзя Чжэн и остальные, сопровождавшие гроб с телом покойной, прибыли в кумирню и совершили положенные церемонии. Затем гости и родственники стали разъезжаться.
Цзя Чжэн, согласно обычаю, остался в кумирне и устроился во внешнем флигеле, а госпожи Син и Ван – во внутреннем. Всю ночь они оплакивали покойницу.
На следующий день снова начались жертвоприношения. Как раз когда подносили жертвенный рис, вошел Цзя Юнь. Он поклонился гробу матушки Цзя и, опустившись на колени перед Цзя Чжэном, справился о его здоровье. Затем рассказал о происшествии во дворце, о том, как были украдены вещи старой госпожи, как Бао Юн выгнал разбойников и убил одного из них и как подали донесение о грабеже военным и гражданским властям. Выслушав его, Цзя Чжэн разволновался.
Госпожи Син и Ван, услышав дурную весть, испугались и заплакали.
– Список пропавших вещей составили? – спросил Цзя Чжэн.
– Нет, – ответил Цзя Юнь. – Никто не знает, что пропало.
– Это хорошо, – произнес Цзя Чжэн. – У нас недавно описали имущество, и объяви мы сейчас, что пропали ценности, нас, пожалуй, обвинили бы в утайке… Позовите скорее Цзя Ляня!
Цзя Лянь в это время сопровождал членов семьи на церемонию жертвоприношения, и Цзя Чжэн распорядился немедля вызвать его.
Узнав о случившемся, Цзя Лянь, не стесняясь Цзя Чжэна, обрушился на Цзя Юня с бранью:
– Мерзавец! Ничтожество! Ему доверили такое важное дело, а он, вместо того чтобы проверять ночных сторожей, наверняка спал как убитый. Спасибо еще, что хватило совести приехать сообщить!
И разъяренный Цзя Лянь плюнул Цзя Юню в лицо. Тот стоял вытянувшись, не смея произнести ни слова.
– Сейчас бесполезно его ругать, – сказал Цзя Чжэн.
– Что же делать? – вскричал Цзя Лянь, пав на колени.
– Обратиться с просьбой к властям разыскать воров. Только вот затруднение: мы не знаем, какие именно вещи оставила старая госпожа. К деньгам же ее никто не посмел прикоснуться! Этими деньгами решено было покрыть долги, а что останется, истратить на постройку могильного склепа на юге, куда и перевезти покойницу. Но сказать точно, сколько у старой госпожи было денег и вещей, мы не можем. Власти потребуют список пропавшего, и если указать ценные вещи, не миновать беды! Дать заведомо ложные сведения, будто у нас пропало столько-то золота, серебра, украшений и других вещей, тоже нельзя… Просто обидно! Не успел я уехать из дома, как все пошло кувырком! Ну, чего ты стоишь на коленях?
Цзя Лянь молча поднялся и направился к выходу.
– Ты куда? – крикнул Цзя Чжэн.
– Поеду домой и все выясню, – обернувшись, ответил Цзя Лянь.
Цзя Чжэн презрительно хмыкнул. И Цзя Лянь виновато опустил голову.
– Скажи матери, – приказал Цзя Чжэн, – чтобы отпустила с тобой одну или двух служанок старой госпожи. Пусть просмотрят все ее вещи, а ты сделай опись!
Цзя Лянь призадумался: у кого спрашивать про вещи госпожи? Ведь ими ведала Юаньян. Можно бы, конечно, спросить у Чжэньчжу, но вряд ли она знает что-либо точно. Однако возражать Цзя Чжэну он не осмелился и только поддакивал.
Выслушав Цзя Ляня, госпожи Син и Ван стали торопить его с возвращением домой, наказывая тщательно допросить всех, кто присматривал за домом.
– Как только они будут смотреть нам в глаза, когда мы вернемся? – возмущались женщины.
Цзя Лянь велел заложить коляски и передать служанкам, чтобы собирались домой. Через некоторое время он верхом на муле в сопровождении нескольких слуг отправился в путь.
Цзя Юнь ничего больше не сказал Цзя Чжэну, потихоньку выскользнул из комнаты, вскочил на коня и помчался следом за Цзя Лянем. В пути не случилось ничего, достойного внимания.
Вернувшись домой, Цзя Лянь прошел прямо в комнаты матушки Цзя. Увидев Фэнцзе и Сичунь, он ничего не сказал, хотя едва сдержал гнев, лишь спросил у Линь Чжисяо:
– Из ямыня приходили?
Линь Чжисяо с виноватым видом опустился на колени и отвечал:
– Приходили. И из военного и из гражданского, провели расследование, освидетельствовали труп убитого.
– Какой труп? – встревожился Цзя Лянь.
Линь Чжисяо рассказал, что Бао Юн убил одного грабителя, очень похожего на приемного сына Чжоу Жуя.
– Позвать сюда Цзя Юня! – приказал Цзя Лянь.
Цзя Юнь вошел, опустился на колени.
– Ты почему не сказал господину Цзя Чжэну, что приемный сын Чжоу Жуя был вместе с грабителями и Бао Юн его убил? – обрушился на него Цзя Лянь.
– Это сторожа говорят, что убитый похож на сына Чжоу Жуя, а сам я ничего точно не знаю, потому и не сказал, – стал оправдываться Цзя Юнь.
– Дурень! – вскричал в сердцах Цзя Лянь. – Скажи ты об этом раньше, я привез бы Чжоу Жуя для опознания убитого, и все было бы ясно!
– Чиновники из ямыня приказали выставить убитого на базарной площади для опознания, – сообщил Линь Чжисяо.
– Глупее ничего не придумаешь! – вскричал Цзя Лянь. – Кто скажет, что знает убитого? Ведь таким образом можно на себя самого навлечь подозрение!
– Это вообще никому не нужно, – заявил Линь Чжисяо. – Достаточно, что я его знаю.
Цзя Лянь задумался.
– Кажется, вспомнил! – воскликнул он. – Ведь это приемного сына Чжоу Жуя старший господин Цзя Чжэнь велел в прошлом году высечь?
– Совершенно верно, – подтвердил Линь Чжисяо. – Все видели, как он тогда драку с Баоэром затеял!
Цзя Лянь еще больше рассердился и хотел распорядиться, чтобы высекли ночных сторожей.
– Не гневайтесь, второй господин, – принялся умолять его Линь Чжисяо. – Они ведь не виноваты! Согласно заведенному в доме порядку, мужчинам после третьей стражи запрещено появляться на женской половине. Даже управляющие не смеют там показываться, если их не позовут! Мы с братом Цзя Юнем снаружи все проверили еще с вечера. Ворота накрепко заперли, и пройти через них никто не мог! Воры проникли в дом через стену, которая выходит в переулок.
– А что делали женщины, сторожившие на женской половине? – возмутился Цзя Лянь. – Где они?
Линь Чжисяо рассказал, что всех этих женщин Фэнцзе приказала связать и отправить на допрос в ямынь.
– А Бао Юн где? – поинтересовался Цзя Лянь.
– В саду.
– Позовите его!
Слуги побежали за Бао Юном и, провожая его к Цзя Ляню, говорили:
– Спасибо, вы оказались поблизости. Не то разбойники разграбили бы весь дом!
Сичунь боялась, как бы Бао Юн не рассказал о приходе Мяоюй. Фэнцзе молчала, не осмеливаясь слово сказать.
В это время послышались возгласы:
– Пришла сестра Хупо!
Все сразу вспомнили о матушке Цзя и заплакали.
Хупо сказала, что нет денег, чтобы расплатиться с людьми, занятыми на похоронах, и Цзя Лянь еще больше разволновался.
Хупо между тем, увидев взломанные сундуки и шкафы, так расстроилась, что толком не могла вспомнить, какие вещи остались после матушки Цзя, однако спросить больше было не у кого, и на основании ее слов составили список пропавших вещей, который и отправили в военный и гражданский ямыни.
Фэнцзе и Сичунь разошлись по своим комнатам, а Цзя Лянь назначил сторожей на ночь. Он даже не стал, как обычно, ворчать на Фэнцзе, а сел на коня и уехал в кумирню.
Фэнцзе тем временем послала Фэнъэр успокоить Сичунь, опасаясь, как бы та не покончила с собой с горя.
Ко времени второй стражи разбойники уже успели миновать заставу. Но во дворце Жунго никто не спал.
Главарь разбойников, замысливший похитить Мяоюй, понимал, что соблазнить монахиню ему не удастся, поэтому взял с собой кинжал, прихватил одурманивающие благовония и в третью стражу пробрался в сад. Там он увидел, что в кумирне Бирюзовой решетки горит свет, подкрался поближе и спрятался. Постепенно огни в окнах погасли, освещенным осталось только одно.
Мяоюй сидела на молитвенном коврике, погруженная в размышления:
«Я приехала в столицу из Юаньму, желая прославиться подвижнической жизнью. Но была приглашена в этот дом и не смогла осуществить свое намерение. Вчера я с самыми добрыми чувствами отправилась навестить четвертую барышню Сичунь, а какой-то негодяй меня оскорбил, да еще пришлось натерпеться страху».
Вернувшись от Сичунь, Мяоюй никак не могла унять дрожь, сердце ее трепетало. Обычно она предавалась созерцанию в одиночестве и поэтому звать никого не стала.
Во время пятой стражи Мяоюй почувствовала сильный озноб, хотела позвать людей, но тут услышала за окном шорох. Вспомнив о грабителях, Мяоюй стала звать на помощь, но никто не откликнулся.
Вдруг голова у Мяоюй стала тяжелой, руки-ноги онемели, язык отнялся. В комнату вошел человек со сверкающим мечом в руке. Мяоюй не могла двинуться с места. Вот и настал ее смертный час. Сердце девушки бешено колотилось, но страха она не испытывала.
Вошедший спрятал меч, осторожно взял Мяоюй, положил себе на спину. Мяоюй, словно пьяная, не соображала, что с ней происходит.
Увы, эта непорочная девушка была одурманена, и негодяй смог похитить ее…
Разбойник с Мяоюй на спине подошел к задней стене сада, поднялся на нее по веревочной лестнице и спустился с наружной стороны, где его ожидали несколько человек с коляской. Посадив Мяоюй в коляску, злодей нарядился чиновником и велел как можно быстрее ехать к городским воротам. Добрались они туда, как раз когда ворота открыли.
Стражники, увидев коляску, решили, что едет какой-то чиновник, и даже не стали проверять.
Благополучно выбравшись из города, разбойники подстегнули коней и во весь дух помчались на склон Двадцати ли, где встретились с остальными грабителями, разделились на группы и поспешили к Наньхаю.
Не будем строить догадок, смирилась ли Мяоюй со своим позором или же покончила с собой – следы молодой монахини затерялись.
А теперь вернемся в кумирню Бирюзовой решетки.
Одна из буддийских монахинь, которая прислуживала Мяоюй и жила в келье, находившейся в самой глубине кумирни, спокойно проспав до пятой стражи, была разбужена звуками, доносившимися из переднего помещения. Зная, что Мяоюй сидит там на своем коврике, предаваясь созерцанию, монахиня подумала, что девушка сама с собой разговаривает. Вдруг послышались тяжелые мужские шаги, скрипнула дверь. Монахиня хотела встать, но все тело охватила истома, даже рот лень было раскрыть. Она не слышала голоса Мяоюй и, лежа с широко раскрытыми глазами, продолжала прислушиваться.
Лишь на рассвете монахиня смогла подняться. Она оделась и приказала старой даосской монахине вскипятить чай для Мяоюй, а сама отправилась посмотреть, что та делает. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что Мяоюй нет, а окна и двери распахнуты настежь! Тут она вспомнила шум, послышавшийся ей ночью, встревожилась и подумала: «Куда это она могла так рано уйти?»
Монахиня вышла во двор, огляделась и тут заметила веревочную лестницу, свисавшую со стены, а рядом, на земле, ножны от меча и пояс.
«Беда, – подумала женщина. – Ночью пробрался в сад какой-то злодей и одурманил нас курениями!»
Она крикнула монахиням, чтобы внимательно осмотрели кумирню, но ворота кумирни оказались запертыми.
– Ты зачем подняла нас в такую рань? – ворчали монахини. – Вчера в кумирне воскуривали дурманящие благовония, и мы никак не можем прийти в себя!
– А где настоятельница, не знаете? – спросила прислужница.
– В зале богини Гуаньинь! – отвечали монахини.
– Вы, видно, все еще спите! – закричала прислужница. – Пойдите посмотрите, там ли она?
Ничего не подозревавшие монахини бросились в зал богини Гуаньинь. Обыскав сад и не найдя Мяоюй, они подумали, что она у Сичунь. Побежали во дворец Жунго, стали стучаться в садовую калитку, но Бао Юн обрушился на них с бранью.
– Мы ищем нашу настоятельницу Мяоюй, – стали говорить монахини. – Откройте, может быть, она у четвертой барышни? Мы спросим.
– Ваша настоятельница привела к нам грабителей! – крикнул Бао Юн. – Они обобрали весь дом, а ваша настоятельница с ними убежала!
– О всемогущий Будда! – переполошились монахини. – Смотри, за такие слова попадешь в ад, там тебе укоротят язык!
– Хватит болтать! – орал Бао Юн. – Не то я вас отколочу!
Монахини, стараясь задобрить его, заулыбались и стали просить:
– Откройте нам, пожалуйста, господин! Мы поглядим, здесь ли наша настоятельница. И больше не посмеем вас тревожить.
– Не верите – идите смотрите! – произнес Бао Юн. – Но берегитесь, попадет вам от меня, если ее там нет!
Бао Юн впустил монахинь, которые со всех ног побежали к Сичунь.
Сичунь в это время сидела у себя в комнате и думала: «Мяоюй ушла от меня вчера утром. Слышала ли она, что говорил о ней этот Бао Юн? Если слышала, то наверняка обиделась и больше не придет. А мне так тяжело: я – сирота, жена брата меня ненавидит. Старая госпожа по-доброму ко мне относилась, а сейчас я осталась совсем одна».
Сичунь вспомнила, что невыносимые страдания довели до смерти Инчунь; Ши Сянъюнь ни на минуту не может оставить больного мужа; третья сестра Таньчунь в дальних краях. Одна Мяоюй свободна, как облако или дикий аист.
«Быть такой, как она, – это счастье, – продолжала размышлять девушка. – Но, увы, я из знатной семьи, где господствуют свои порядки, и не могу собой распоряжаться! Мне поручили присматривать за домом, а я не справилась! Госпожи не понимают, что творится у меня на душе, и никогда не поймут».
Сичунь захотелось сейчас же порвать нити, связывающие ее с суетным миром, и уйти в монастырь. Служанки стали ее отговаривать, но Сичунь схватила ножницы и отрезала клок волос.
– Ну на что это похоже? – с упреком произнесла Цайпин. – Не успели уладить одну неприятность, как вы хотите накликать другую!
В это время прибежали монахини.
Цайпин вышла их расспросить, в чем дело, и, узнав об исчезновении Мяоюй, испуганно воскликнула:
– Она ушла от нас еще вчера утром!..
– Где же она? – донесся из внутренней комнаты голос Сичунь.
Даосская монахиня ей рассказала, как ночью слышала шум, как их всех одурманили курениями, а утром они обнаружили на стене веревочную лестницу и рядом ножны от меча.
Тут Сичунь вспомнила, как Бао Юн рассказывал о приходе разбойников, и решила, что злодеи, прельстившись красотой Мяоюй, похитили ее. Конечно же, Мяоюй, хранившая чистоту и целомудрие, не вынесла позора и покончила с собой.
– Неужели вы ничего не слышали? – спрашивала Сичунь у монахинь.
– Как не слышали?! – вскричали монахини. – Слышали, и глаза у нас были открыты, только слова произнести не могли и пошевелиться! Это злодей напустил дурману. Может быть, он и сестру Мяоюй одурманил, или разбойники ей ножом пригрозили?
В это время раздался голос Бао Юна:
– Эй, монашки, убирайтесь! Пора запирать калитку!
Цайпин, боявшаяся, как бы ей не попало от хозяев, заторопила монахинь. После их ухода Сичунь еще больше расстроилась. Как ни старалась Цайпин ее успокоить, все было тщетно. Сичунь снова схватила ножницы и остригла себе волосы до конца.
Служанки посоветовались и решили не поднимать шума.
– Если даже Мяоюй похитили, – говорили они, – нужно сделать вид, будто нам ничего не известно. А вернутся господин и госпожа, все им расскажем…
С этой поры Сичунь окончательно утвердилась в мысли уйти в монастырь. Но об этом речь пойдет ниже.
Между тем Цзя Лянь, возвратившись в кумирню Железного порога, сказал Цзя Чжэну, что учинил допрос ночным сторожам и со слов Хупо сделал опись пропавших вещей.
– Первым долгом мы выяснили, – сказал он, —какие вещи присылала нам Юаньчунь, а затем приступили к описи наиболее редких вещей. Обычные вещи, которые есть у многих, мы в список не внесли. Думаю, по окончании траура все найдется.
Цзя Чжэн молча выслушал Цзя Ляня, после чего тот отправился во внутренние покои и сказал госпожам Син и Ван:
– Хорошо бы уговорить господина Цзя Чжэна пораньше возвратиться домой. А то как бы там опять чего-нибудь не случилось.
– Это верно, – отозвалась госпожа Син. – Мы тоже тревожимся!
– Поговорите с ним, – попросил Цзя Лянь. – Как вы скажете, так он и сделает!
Женщины уговорились между собой, как действовать.
Утром Цзя Чжэн послал Баоюя к госпожам Син и Ван передать:
– Пусть госпожи съездят домой, там нужны их указания, а дня через два-три вернутся!
Госпожа Син оставила возле гроба служанок, жене Чжоу Жуя велела следить за порядком, а сама стала собираться домой.
В это время Цзя Чжэн и остальные родственники продолжали оплакивать матушку Цзя.
Когда церемония окончилась и все собрались уходить, наложница Чжао вдруг упала в обморок. Стоявшая рядом наложница Чжоу бросилась ее поднимать. Наложница Чжао пронзительно закричала, язык ее высунулся, на губах выступила пена. Цзя Хуань подбежал к матери. Наконец женщина пришла в себя и заявила:
– Я не поеду домой! Хочу сопровождать на юг старую госпожу!
– Зачем? – спрашивали ее.
– Я ей служила всю жизнь! Старший господин строил против меня козни, и я с помощью монахини Ма пыталась отомстить, сколько денег истратила – все напрасно – никого не удалось извести! И если я останусь в живых, меня снова начнут терзать!
Сперва все подумали, что устами наложницы говорит Юаньян, но при упоминании о монахине Ма поняли, что ошиблись.
Госпожи Син и Ван молчали, только Цайюнь стала молиться.
– Сестра Юаньян, ты сама пожелала умереть! Отпусти же тетушку Чжао! Не мучай!
Она сказала бы больше, но не осмелилась при госпоже Син.
– Я не Юаньян! – кричала наложница Чжао. – Янь-ван прислал за мной своих посланцев и спрашивает, зачем мы с монахиней Ма занимаемся колдовством. – И она запричитала: – Вторая госпожа Фэнцзе, дорогая моя! Не проклинай меня! Пусть из тысячи дней я всего один была хорошей! Добрая вторая госпожа! Дорогая вторая госпожа! Я не хотела тебя губить, та баба дрянная меня подговаривала!
В это время за Цзя Хуанем прибежал слуга Цзя Чжэна.
– На тетушку Чжао нашло наваждение, – передали служанки, – и третий господин Цзя Хуань не может от нее отойти.
– Ерунда! – ответил Цзя Чжэн. – Надо ехать домой!
По его распоряжению все мужчины тотчас же собрались в путь.
А наложница Чжао все безумствовала, и никто не мог ее успокоить.
Госпожа Син, опасавшаяся, как бы наложница не наговорила лишнего, приказала:
– Пошлите к ней еще служанок, а мы уезжаем! Как только прибудем на место, сразу пришлем врача!
Госпожа Ван, не любившая наложницу Чжао, ни во что не вмешивалась. Однако Баочай, чуткая и добрая, несмотря на то что наложница Чжао когда-то пыталась погубить Баоюя, наказала наложнице Чжоу хорошенько о ней заботиться. Наложницу Чжоу тронула просьба Баочай, потому что она и сама была доброй.
– Я тоже останусь, не поеду домой, – заявила Ли Вань.
– Пожалуй, не стоит, – возразила госпожа Ван.
Все стали собираться в путь.
– А мне можно уехать? – спросил Цзя Хуань.
– Дурак! – обругала его госпожа Ван, – Неужели не понимаешь, что тебе уезжать нельзя? А если с матерью что-нибудь случится?
Цзя Хуань промолчал.
– Дорогой брат! – обратился к нему Баоюй. – Тебе никак нельзя уезжать! Как только прибудем в город, я сразу пришлю в помощь слуг!
Наконец все сели в коляски и тронулись в путь. В кумирне остались только наложница Чжао, Цзя Хуань, Ингэ и несколько служанок.
Цзя Чжэн и госпожа Син первыми возвратились домой и еще раз оплакали покойную. После этого Линь Чжисяо привел слуг, и они пали перед господами на колени.
– Убирайтесь! – закричал Цзя Чжэн. – С вами я завтра поговорю!
В этот день Фэнцзе чувствовала себя особенно плохо, несколько раз теряла сознание и не выходила из дому. Встречала Цзя Чжэна только Сичунь; увидев, как гневается Цзя Чжэн, она покраснела и снова расстроилась.
Госпожа Син даже не удостоила Сичунь взглядом, госпожа Ван с Баочай и Ли Вань ушли во внутренние покои. А госпожа Ю не выдержала и с издевкой произнесла:
– Спасибо тебе, девочка! Хорошо ты присматривала за домом!
Сичунь ничего не ответила и еще сильнее покраснела.
Баочай бросила на госпожу Ю выразительный взгляд, и та замолчала. Вскоре все разошлись по своим комнатам.
Цзя Чжэн поглядел вслед ушедшим и вздохнул. Вернувшись к себе в кабинет, он опустился на циновку, позвал Цзя Ляня, Цзя Жуна и Цзя Юня, они выслушали его указания и ушли.
– И ты иди, – сказал Цзя Чжэн Баоюю, который зашел навестить отца.
Ночь прошла без особых происшествий.

На следующее утро Линь Чжисяо явился к Цзя Чжэну и опустился на колени. На вопрос Цзя Чжэна, что ему известно о грабителях, Линь Чжисяо ответил, что в грабеже замешан сын Чжоу Жуя, которого нашли убитым.
– Арестован Баоэр, – продолжал докладывать Линь Чжисяо. – У него найдены вещи, которые значатся в списке пропавших. Дознание проводят под пыткой, чтобы выяснить, куда скрылись разбойники.
– Какой же неблагодарный этот раб! – вне себя от гнева воскликнул Цзя Чжэн. – Забыл о милостях и вздумал обворовывать хозяев!
Он велел слугам немедля ехать в кумирню, связать Чжоу Жуя и доставить в ямынь для дознания.
Линь Чжисяо все еще смиренно стоял на коленях.
– Что тебе нужно? – спросил Цзя Чжэн.
– Я заслуживаю смерти! – вскричал Линь Чжисяо. – Но прошу вас, господин, пощадите меня!
В это время появился Лай Да еще с несколькими управляющими; они вручили Цзя Чжэну счета, в которых значились расходы на похороны матушки Цзя.
– Передайте эти счета Цзя Ляню, – распорядился Цзя Чжэн, – пусть проверит и мне доложит!
После этого он велел Линь Чжисяо убраться прочь.
Вошел Цзя Лянь, опустился на одно колено перед Цзя Чжэном и что-то зашептал ему на ухо.
– Глупости! – вытаращив глаза, вскричал Цзя Чжэн. – Если деньги украли воры, с какой стати слуги должны возмещать потери?
Цзя Лянь ничего не ответил, лишь покраснел. Однако уходить не решался.
– Как чувствует себя Фэнцзе? – спросил Цзя Чжэн.
– По-моему, она безнадежна, – ответил Цзя Лянь, снова опускаясь на колени.
– Кто мог подумать, что на нашу семью обрушится столько несчастий?! – со вздохом произнес Цзя Чжэн. – Мать Цзя Хуаня тоже больна, и неизвестно, что у нее за болезнь! Прикажи послать к ней врача!
Цзя Лянь ушел выполнять приказание.
Если хотите узнать о дальнейшей судьбе наложницы Чжао, прочтите следующую главу.

Раскаявшаяся в своих грехах Фэнцзе всецело доверяется деревенской старухе;
избавившись от неприязни, верная служанка проявляет жалость к странному юноше

Итак, вы уже знаете, что наложница Чжао заболела, осталась в кумирне и ей становилось все хуже и хуже. Служанки не на шутку перепугались. Две женщины держали ее под руки, а она то становилась на колени, кричала и плакала, то ползала по полу и молила:
– Убейте меня! Краснобородый повелитель, я больше никогда никому не причиню зла!
Потом, сложив руки, она вдруг принималась жаловаться, что ей больно, изо рта шла кровь, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Растрепанные волосы торчали во все стороны. В такие минуты никто из служанок не решался приблизиться к ней.
Вечером голос наложницы Чжао звучал особенно зловеще, напоминая вой демонов. Женщины в ужасе от нее шарахались – пришлось звать на помощь мужчин. Чжао потеряла сознание, но вскоре пришла в себя. Всю ночь она буйствовала, а на следующий день умолкла. Лицо исказила гримаса, платье на груди было порвано. Она не произносила ни единого слова, но все понимали, как она мучается.
Наконец появился врач. Он даже не стал осматривать больную, только взглянул и сказал:
– Готовьте все для похорон!
– Господин, вы бы хоть пульс проверили! – стали просить служанки. – А то мы не знаем, что доложить госпоже!
Доктор взял руку больной, но пульса уже не было. Цзя Хуань зарыдал, и все принялись его утешать, забыв о самой Чжао, – босая, со всклокоченными волосами, она лежала бездыханная. Наложница Чжоу, глядя на нее, думала: «Таков конец всех наложниц! Хорошо, у нее сын есть! А обо мне кто позаботится, когда я умру? !»
Тем временем ездивший за доктором слуга возвратился домой и сообщил Цзя Чжэну о смерти наложницы Чжао. Цзя Чжэн распорядился устроить похороны. Вместе с Цзя Хуанем они три дня провели у гроба, после чего вернулись домой.
Вначале поползли слухи, а вскоре все стали говорить в открытую, что наложницу Чжао постигло возмездие за совершенное зло.
– Теперь, пожалуй, и вторая госпожа – супруга Цзя Ляня – обречена, – говорили другие. – Иначе зачем было наложнице Чжао упоминать о ней перед смертью?!
Услышав это, Пинъэр разволновалась и стала приглядываться к Фэнцзе – вид ее и в самом деле не вселял надежды. А Цзя Лянь, будто нарочно, относился к жене последнее время как к чужой. Пинъэр не отходила от своей госпожи и без конца ее утешала.
Госпожи Син и Ван уже несколько дней как возвратились домой, но ни разу не пришли навестить Фэнцзе, лишь присылали слуг справиться о ее самочувствии. И это заставляло Фэнцзе страдать. Но еще обиднее было равнодушие мужа! Со времени своего возвращения домой он не сказал ей ни одного доброго слова.
И вот однажды, когда Фэнцзе жаждала смерти, как избавления, ей показалось, что из внутренней комнаты вышла Ю Эрцзе, приблизилась к ней и промолвила:
– Как давно мы не виделись, сестра! Я не забывала тебя, мечтала о встрече. И вот наконец мечта моя осуществилась. Ум и находчивость твои истощились. Ты сама видишь. Наш второй господин глуп и не понимает твоего доброго к нему отношения. Считает, что ты разрушила все его надежды, и теперь ему стыдно перед людьми! Нет предела моему возмущению!
– Прости, что зло тебе причинила! – чуть слышно пробормотала Фэнцзе. – Не будем вспоминать старое. Приходи еще раз меня навестить!
– О чем это вы, госпожа? – удивилась Пинъэр.
Фэнцзе очнулась, вспомнила, что Эрцзе давно нет в живых, и решила, что та приходила за нею.
– Не знаю, что со мной! – ответила Фэнцзе. – Наверное, разговаривала во сне. Разотри меня!
Но только Пинъэр собралась исполнить просьбу Фэнцзе, как появилась девочка-служанка и доложила, что пришла бабушка Лю справиться о здоровье второй госпожи.
– Где она? – осведомилась Пинъэр.
– Ждет разрешения второй госпожи, – ответила девочка.
Пинъэр кивнула, но, подумав, что, может быть, Фэнцзе не хочет никого видеть, сказала:
– Передай бабушке, что госпожа отдыхает и тревожить ее нельзя, пусть в другой раз придет. А заодно спроси, что ей нужно.
– Ее уже спрашивали, – ответила служанка. – Она говорит, что пришла просто так, и просит прощения за то, что не была на похоронах старой госпожи. Никто не сказал ей, что старая госпожа умерла.
Тут Фэнцзе подала голос.
– Пинъэр, – сказала она, – бабушка пришла с добрыми намерениями, а ты ее не пускаешь. Пусть войдет, я хочу с ней поговорить!
Пинъэр пошла за старухой Лю, а Фэнцзе снова погрузилась в забытье. И тут ей пригрезилось, что какие-то мужчина и женщина подошли к кану и хотят влезть на него.
– Откуда здесь мужчина? – закричала Фэнцзе и позвала Пинъэр. – Что ему нужно?!
К ней подбежали Фэнъэр и Сяохун.
– Чего вам, госпожа?
Фэнцзе обвела комнату взглядом и, убедившись, что никого из посторонних нет, умолчала о том, что ей привиделось, только спросила Фэнъэр:
– Куда девалась эта негодница Пинъэр?
– Пошла за бабушкой Лю, вы ей сами велели, – удивленно ответила девушка.
Вскоре вошла бабушка Лю, ведя за руку девочку, и, озираясь по сторонам, спросила:
– Где же госпожа?
Пинъэр подвела старуху к кану, и та осведомилась:
– Как вы себя чувствуете, госпожа?
Фэнцзе открыла глаза, печально взглянула на бабушку и в свою очередь спросила:
– А ты как себя чувствуешь, бабушка? Что это вдруг вздумала нас навестить? Какая у тебя большая внучка!
Глядя на исхудавшую, тонкую как хворостинка Фэнцзе, бабушка Лю расстроилась.
– Ах, госпожа моя! Как же вы изменились! А я, старая дура, ни разу не навестила вас!
И она велела своей внучке, Цинъэр, подойти к Фэнцзе и справиться о здоровье. Цинъэр засмеялась, но к Фэнцзе не подошла. Девочка очень понравилась Фэнцзе, и она велела Сяохун хорошенько ее угостить.
– У нас в деревне люди редко болеют, – рассказывала бабушка. – А уж если заболеют, лекарств не пьют, молятся духам, дают обеты. Сдается мне, вторая госпожа, болезнь ваша от какого-нибудь наваждения.
Опасаясь, как бы Фэнцзе не расстроилась, Пинъэр незаметно подтолкнула старуху, и та, смекнув, в чем дело, сразу умолкла. Ей и в голову не могло прийти, что Фэнцзе тоже так думала.
– Бабушка! – собравшись с силами, проговорила Фэнцзе. – Ты жизнь прожила, много на своем веку повидала, мудрости набралась. Известно ли тебе, что умерла наложница Чжао?
– О господи! – воскликнула Лю. – Как же это она ни с того ни с сего умерла! Хорошо помню ее сынишку. Что теперь с ним будет?
– Беспокоиться нечего! – ответила Пинъэр. – Господа о нем позаботятся!
– Ах, барышня! – воскликнула бабушка Лю. – Родную мать никто не заменит!
Услышав это, Фэнцзе окончательно расстроилась, даже заплакала. Все стали ее утешать, а Цяоцзе бросилась к кану, схватила мать за руку и тоже заплакала.
– Ты поздоровалась с бабушкой? – сдержав слезы, спросила Фэнцзе.
– Нет, – ответила девочка.
– Ведь это твоя названая мать, она дала тебе имя, – сказала Фэнцзе. – Скорее справься о ее здоровье!
Цяоцзе подошла к старухе Лю.
– Амитаба! Как она выросла! – воскликнула старуха. – Барышня Цяоцзе, давно я тебя не видела. Ты узнала меня?
– Узнала! – отвечала Цяоцзе. – Хотя в тот год была совсем еще маленькой. Помню, вы гуляли по саду. Потом я вас видела в позапрошлом году, просила цикаду мне принести, но вы, наверное, забыли о своем обещании.
– Милая барышня! Совсем не стало у меня памяти. В деревне цикад сколько хочешь! Но ты ни разу у нас не была! Приезжай, соберем тебе этих цикад хоть целую телегу!
– Возьми мою дочку с собой, – попросила Фэнцзе.
– Как же я могу взять к себе барышню из знатной семьи, – с улыбкой возразила бабушка Лю, – она ходит в шелках, ест только изысканные кушанья. Чем я буду ее в деревне угощать да развлекать? А вдруг не угожу? – Она засмеялась. – Впрочем, я могла бы сосватать барышню! В деревне много богатых людей, хоть и не знатных, у каждого по нескольку тысяч цинов земли, по нескольку сот голов скота, да и денег немало. Вы, госпожа, таких наверняка презираете? А у нас в деревне их как святых почитают!
– В таком случае я охотно отдам дочь в семью одного из них, – отозвалась Фэнцзе.
– Шутите, госпожа! – смеясь, ответила бабушка Лю. – Если вы до сих пор не отдали дочь даже в знатную чиновничью семью, так разве согласитесь отдать ее простому мужику? А если бы и согласились, старшие госпожи воспротивятся.
Цяоцзе было неприлично слушать подобные разговоры, и она убежала вместе с Цинъэр. Девочки сразу подружились.
Пинъэр между тем, опасаясь, как бы старуха Лю своими разговорами не растревожила Фэнцзе, дернула ее за рукав:
– Ты вот упомянула о госпоже, а сама не идешь к ней! Я велю тебя проводить. По крайней мере будешь знать, что приходила не зря!
Старуха собралась уходить.
– Погоди! – остановила ее Фэнцзе. – Посиди еще немного, расскажи, как вы живете?
Бабушка Лю принялась благодарить за милости, оказанные ей во дворце Жунго, а затем сказала:
– Если бы не вы, госпожа, родители моей Цинъэр давно умерли бы с голоду. Мы и сейчас живем небогато, но у нас все же есть несколько му земли, недавно вырыли колодец, выращиваем овощи, зелень, тыквы, фрукты. Продаем на базаре. Одним словом, на пропитание хватает. К тому же за последние два года вы подарили нам столько одежды, что мы в деревне прослыли богачами. Остается лишь благодарить Будду!.. Отец Цинъэр недавно побывал в городе и слышал, будто у вас описали имущество. Я как узнала, от страха чуть не умерла! Но потом выяснилось, что это не у вас, и я успокоилась. Потом мне сказали, что господин Цзя Чжэн повышен в чине. Хотела прийти поздравить, но все никак не могла выбраться, пришла пора сеять. О смерти старой госпожи мне сказали только вчера. Я как раз собирала бобы. Тут уж я все бросила, села на землю, заплакала, а потом сказала зятю, что пойду в город и узнаю, правду говорят или врут. Дочка и зять – люди совестливые – как узнали про старую госпожу – тоже заплакали. И вот нынче, еще не рассвело, я поспешила в город. Пришла, а спросить не у кого, знакомых нет. Подошла к задним воротам дворца, а на них изображения духов наклеены. Я сразу поняла, что в доме траур, сердце замерло. Вошла в ворота, хотела найти тетушку Чжоу, а тут навстречу молоденькая барышня. От нее я узнала, что тетушку Чжоу выгнали за какую-то провинность. Пришлось долго ждать, пока я случайно не заметила знакомого человека, он и впустил меня. Не ожидала я, что вы так больны, госпожа!
Из глаз старухи полились слезы.
– Бабушка, ты столько говоришь, что у тебя, наверное, во рту пересохло, – перебила ее взволнованная Пинъэр, – пойдем, я тебя чаем напою.
Она увела старуху в прихожую, усадила, а Цинъэр осталась с Цяоцзе.
– Не надо чаю, дорогая барышня, – сказала бабушка Лю. – Велите отвести меня к госпоже Ван, я там оплачу старую госпожу!
– Не торопись, – ответила Пинъэр, – все равно не успеешь до закрытия городских ворот. А увела я тебя потому, что боялась, как бы ты своими речами госпожу не расстроила. Прости меня.
– Амитаба! – воскликнула бабушка Лю. – Вполне понятно, что вы беспокоитесь. Но скажите мне, она опасно больна?
– А ты что, сама не видишь? – спросила Пинъэр.
– Не взыщите за дерзость, но, по-моему, госпожа на ладан дышит, – ответила старуха.
В это время Фэнцзе позвала Пинъэр. Девушка подошла к ней. Фэнцзе молчала. Не успела Пинъэр спросить, зачем госпожа ее звала, как неожиданно вошел Цзя Лянь. Он был чем-то раздражен, покосился на Фэнцзе и скрылся во внутренних покоях. Следом за ним туда проскочила Цютун, налила Цзя Ляню чаю, и они долго о чем-то говорили. Потом Цзя Лянь позвал Пинъэр и спросил:
– Ты давала госпоже лекарство?
– Не все ли вам равно? – ответила Пинъэр.
– Впрочем, ладно! Меня это не касается! Принеси ключи от шкафа.
Видя, что Цзя Лянь рассержен, Пинъэр не осмеливалась ему перечить, пошла к Фэнцзе и что-то прошептала ей на ухо. Фэнцзе ничего не сказала. Тогда Пинъэр взяла шкатулку, отнесла Цзя Ляню и собралась уходить.
– Куда тебя черт понес? – выругался Цзя Лянь. – Зачем мне шкатулка? Ключи давай!
Сдерживая гнев, Пинъэр вынула из шкатулки ключи и отперла шкаф.
– Что подать? – спросила она.
– А что у нас есть? – в свою очередь спросил Цзя Лянь.
– Говорите прямо, что нужно! – вскричала Пинъэр, едва не плача от злости. – Вы, я вижу, пришли издеваться!
– Ну ладно, ладно! – проворчал Цзя Лянь. – Помолчала бы лучше! Ведь наше имущество из-за вас описали! На похороны старой госпожи не хватило четырех-пяти тысяч лянов серебра, и господин Цзя Чжэн приказал взять эти деньги из общей семейной казны. Думаешь, они есть там? Да и долги мы не заплатили! И за что только мне приходится терпеть такой позор?! Хорошо, что в свое время старая госпожа дала мне немного своих вещей, я продал их и с частью долгов рассчитался. Ну, чего стоишь?
Пинъэр молча вытащила из шкафа все содержимое.
– Сестра Пинъэр, идите скорее! – крикнула, вбегая в комнату, Сяохун. – Госпоже плохо!
Девушка поспешила к Фэнцзе. Та задыхалась, хватала руками воздух. Пинъэр подбежала к ней, обняла и заплакала в голос.
Вошел Цзя Лянь.
– Ох, совсем меня хотят извести! – крикнул он в сердцах, не сдержав слез, но тут появилась Фэнъэр и сказала:
– Второй господин, вас зовут!
Цзя Лянь вышел.
Между тем Фэнцзе становилось все хуже и хуже, служанки рыдали. Прибежала Цяоцзе.
Старуха Лю подошла к постели больной, помянула Будду, произнесла заговор. Фэнцзе почувствовала некоторое облегчение.
Вскоре пришла госпожа Ван, от девочки-служанки она узнала, что Фэнцзе плохо. Заметив старуху Лю, госпожа Ван спросила:
– Как поживаешь, бабушка? Давно пришла?
Старуха справилась о ее здоровье и завела речь о болезни Фэнцзе. Казалось, разговорам не будет конца.
В это время вошла Цайюнь.
– Госпожа, вас зовет господин Цзя Чжэн!
Госпожа Ван отдала Пинъэр несколько распоряжений и удалилась.
Почувствовав себя лучше, Фэнцзе подумала, что это старуха Лю помогла ей своим заговором, отпустила служанок, велела старухе сесть рядом и стала жаловаться, что на душе у нее тревожно и все время чудятся привидения.
– У нас в деревне в таких случаях молятся бодхисаттвам, – сказала старуха Лю.
– Помолись за меня, – попросила Фэнцзе. – Если нужно, я дам денег на жертвоприношения!
Она сняла с руки золотой браслет и протянула старухе.
– Не надо, не надо, госпожа! – запротестовала старуха. – В деревне, например, дают обет, а если человек поправится, тратят на жертвоприношения несколько сот медных монет, и все. Зачем такие дорогие вещи? Вот дам я обет, а вы, когда поправитесь, сами придете и устроите жертвоприношение!
Фэнцзе понимала, что старуха Лю говорит от чистого сердца, и не стала настаивать.
– Бабушка! – сказала она, убирая браслет. – Все мои надежды на тебя. Моя Цяоцзе тоже несчастна, и я отдаю ее на твое попечение.
– В таком случае не стану мешкать и пойду молиться, – заявила старуха. – Время раннее, и я думаю, что успею выйти из города до закрытия ворот. А поправитесь – приду просить вас оплатить обет, который я дам!
Напуганная привидениями, Фэнцзе горячо желала, чтобы старуха Лю поскорее выполнила обещанное.
– Если ты для меня постараешься и я спокойно усну, – говорила Фэнцзе, – то в долгу перед тобой не останусь. А твоя внучка пусть пока поживет у нас!
– Она девочка деревенская, – возразила бабушка Лю, – неотесанная! Лучше я уведу ее!
– Какая же ты мнительная! – с укором произнесла Фэнцзе. – Чего боишься – ведь мы родственники! И хоть обеднели, но прокормить человека можем!
Неподдельная искренность Фэнцзе тронула старуху Лю, и она с радостью согласилась, подумав, что несколько дней можно будет на Цинъэр не тратиться. Неизвестно только, захочет ли внучка остаться. Цяоцзе принялась упрашивать свою новую подружку погостить, и девочка охотно согласилась. Наставив внучку, старуха попрощалась с Пинъэр и поспешила домой.
А теперь расскажем о кумирне Бирюзовой решетки. Когда сад Роскошных зрелищ готовили к приезду гуйфэй, кумирня оказалась в его пределах, но денег на содержание монахинь семья Цзя не давала. Монахини заявили властям о похищении Мяоюй, а сами из кумирни не уходили, ожидали ответа властей, да и как уйти? Ведь кумирня являлась собственностью Мяоюй.
Во дворце Жунго похищению Мяоюй не придали никакого значения, даже не стали докладывать Цзя Чжэну, у того после похорон матушки Цзя хватало хлопот. Одна Сичунь, вспоминая о Мяоюй, ни днем ни ночью не знала покоя.
Слух о ее похищении дошел и до Баоюя.
– Сердце – не камень, – толковали люди, – вот Мяоюй и сбежала с любовником.
Баоюй расстроился.
«Мяоюй наверняка похитили, – думал он. – Но она скорее умрет, чем стерпит позор!»
Особенно тревожило Баоюя то обстоятельство, что Мяоюй исчезла бесследно. До сих пор о ней не было никаких вестей.
– Она называла себя «стоящей за порогом» мирской суеты! Как же могло случиться, что ее постигла такая злая судьба?! – вздыхал он.
«Весело и шумно бывало у нас в саду! – вспоминал Баоюй. – Но со временем никого не осталось. Одних сестер выдали замуж, другие умерли. А теперь вот Мяоюй исчезла. Но она чиста, и никакая грязь ее не коснется! Поистине печальна ее судьба. Еще печальней, чем у сестрицы Линь Дайюй».
Одна мысль влекла за собой другую, и Баоюй в конце концов вспомнил изречение Чжуан-цзы: «Небытие – беспредельно, жизнь – скоротечна, промчится как ветер, улетит словно облако!»
На глаза Баоюя навернулись слезы, и он стал громко плакать. Служанки подумали, что это приступ болезни, и принялись ласково его успокаивать.
Баочай не могла понять, что творится с Баоюем, пыталась его вразумить, но тщетно. Он был по-прежнему мрачен, и душа его пребывала в смятении.
После долгих расспросов Баочай наконец удалось выяснить, что всему виной похищение Мяоюй, и она попыталась отвлечь мужа от грустных мыслей.
– Цзя Лань хоть и не ходит в школу, – говорила она, – но с каким усердием занимается! А ведь он всего лишь правнук старой госпожи! Все надежды она возлагала на тебя, и отец твой дни и ночи о тебе беспокоится, а ты погубить себя хочешь! Стоит ли после этого заботиться о тебе?
Баоюй сразу не нашелся что возразить, долго думал и наконец сказал:
– Что мне за дело до того, кто чем занимается?! Невыносимо тяжело при мысли, что счастье нашего рода иссякло!
– Опять ты за свое! – воскликнула Баочай. – Отец с матерью только и мечтают, чтобы ты добился высокого положения и поддержал славу своих предков, а ты упорствуешь в своих заблуждениях! Ну что с тобой делать?
Баоюй, словно не слыша, облокотился о стол и погрузился в размышления. Оставив возле него Шэюэ, Баочай ушла спать.
Баоюй же снова погрузился в раздумья:
«Цзыцзюань давно у меня в услужении, но мы с ней еще ни разу не поговорили по душам. Когда я болел, она не отходила от меня. Я же оказался неблагодарным, и теперь на душе у меня невыносимо тяжело! Она строга, не то что Шэюэ или Цювэнь, не терпит свободного обращения. До сих пор я храню зеркальце, которое она мне дала! Почему же сейчас она так холодна со мной? Может быть, из-за Баочай? Но ведь Баочай дружила с сестрицей Линь и к Цзыцзюань относится по-доброму! Пока меня нет, Цзыцзюань разговаривает с Баочай и шутит, но стоит мне появиться, сразу уходит. Наверняка не может простить, что сестрица Линь умерла, а я женился! Ах, Цзыцзюань, Цзыцзюань! Знала бы ты, как я страдаю! Пока все спят, надо пойти обо всем ее расспросить. Если обидел, попросить прощения…»
Решив так, Баоюй потихоньку вышел из дома и отправился к Цзыцзюань.
Девушка жила в западном флигеле. Подкравшись к окну, Баоюй заметил в комнате свет. Он языком продавил оконную бумагу и заглянул внутрь. Цзыцзюань сидела возле свечи, облокотившись о стол, погруженная в размышления.
– Сестра, – тихо позвал Баоюй, – ты не спишь?
Цзыцзюань вздрогнула, огляделась, спросила испуганно:
– Кто это?
– Я, – отозвался Баоюй.
– Второй господин? – удивилась девушка.
– Да, я, – ответил Баоюй.
– Зачем вы пришли?
– Поговорить с тобой! Впусти меня!
– Время позднее, идите отдыхать, – немного подумав, ответила Цзыцзюань. – Завтра скажете, что хотели!
Баоюй не знал, как поступить. Откроет Цзыцзюань или не откроет? Гордость не позволяла Баоюю уйти, и он стоял в нерешительности.
– Я хочу задать тебе только один вопрос, – произнес наконец Баоюй.
– Ладно, говорите, – отозвалась Цзыцзюань.
Но Баоюй молчал, не зная, с чего начать.
Цзыцзюань, зная странности Баоюя, испугалась. Уж не обидела ли она его? Как бы не начался приступ болезни. Девушка прислушалась и подала голос:
– Вы все еще стоите здесь, как дурачок? Хотели что-то сказать, а сами молчите! Даже зло берет! Одну извели, теперь за меня взялись? Что вам здесь нужно?
Она поглядела в отверстие, проделанное Баоюем в оконной бумаге, и увидела, что Баоюй все еще стоит. Девушка отошла от окна, сняла нагар со свечи.
– Сестра Цзыцзюань! – выдохнул Баоюй. – Прежде ты не была столь бесчувственной! Даже слова ласкового не скажешь! Конечно, я недостоин твоего внимания, но объясни, в чем я перед тобой провинился? А потом хоть всю жизнь не гляди на меня. Я тогда спокойно умру!
Цзыцзюань усмехнулась:
– Так вот вы зачем пришли, второй господин! А что еще вам хотелось бы знать? Не волнуйтесь, барышня все вам простила. Если же я в чем-то виновата, пожалуйтесь матушке, это она отдала меня вам в услужение! Разве считаются с нами, служанками?!
Цзыцзюань всхлипнула.
– Ты почему плачешь? – обиженно проговорил Баоюй. – Неужели не видишь, что со мной творится! Ведь живешь у нас несколько месяцев! Я просил все тебе объяснить, но никто не захотел. Позволь же мне это сделать! Ведь не допустишь же ты, чтобы я до самой смерти терзался?
Голос Баоюя дрогнул от слез.
Вдруг за его спиной раздался голос:
– Ты с кем тут разговариваешь? Чего добиваешься? Обидел человека – проси прощения. Простят тебя – хорошо. Не простят – не надо!
Баоюй и Цзыцзюань вздрогнули от неожиданности. Как вы думаете, кто это был? Ну конечно же Шэюэ! Баоюю стало неловко.
– Как же так? – продолжала Шэюэ. – Ты стараешься загладить свою вину, молишь о прощении, а ей хоть бы что! Ай-я, сестра Цзыцзюань! Нельзя быть такой жестокой! Заставляешь человека стоять на холоде. – И она снова обратилась к Баоюю: – Ты тут под окном стоишь, а жена беспокоится, не знает, куда ты пропал. Ведь поздно уже!
– Не понимаю, зачем он тут стоит, – послышался из комнаты голос Цзыцзюань. – Давно уговариваю его уйти! Если надо, пусть завтра приходит!
При Шэюэ продолжать разговор было неудобно, и Баоюй, перед тем как уйти, сказал:
– Ладно! В этом мире, видно, никто меня не поймет! Одному Небу ведомо, что творится в моей душе!
Из глаз Баоюя хлынули слезы.
– Второй господин, – промолвила Шэюэ, – выбросьте из головы глупые мысли, не проливайте зря слез!
Баоюй ничего не ответил и пошел следом за Шэюэ. Баочай лежала в постели с закрытыми глазами, но Баоюй знал, что она не спит.
– Если тебе надо было уйти, мог об этом сказать! – упрекнула его Сижэнь. – Из-за тебя поднялся такой шум, что…
Она умолкла и после продолжительной паузы спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
Баоюй не ответил, лишь покачал головой. Всю ночь он не сомкнул глаз.

Цзыцзюань тоже до рассвета проплакала, вспоминая о прошлом.
«Баоюя обманом женили, он был болен и плохо соображал, – думала девушка. – А потом обезумел от горя, все время плакал и тосковал. Он не из тех, кто забывает о прежних чувствах и на добро отвечает черной неблагодарностью. Перед его нежностью трудно устоять! Как жаль, что барышне Линь Дайюй не суждено было это испытать! И вправду, судьба человека предопределена! Дайюй с Баоюем предавались несбыточным мечтам; когда же случилось непоправимое, этот глупец, казалось, смирился, а барышня никак не могла забыть о своих глубоких чувствах к нему, слезы лила и грустила. Как обидно, что она никогда не узнает о страданиях Баоюя! Лучше быть деревом или камнем, они по крайней мере ничего не чувствуют и могут оставаться спокойными».
Эти мысли немного успокоили Цзыцзюань. Она уже почти засыпала, когда вдруг во дворе послышался шум.
Если хотите узнать, что случилось, прочтите следующую главу.

Пройдя все назначенные судьбой испытания, Фэнцзе возвращается в Цзиньлин;
удостоенный высочайшей милости государя, Чжэнь Инцзя восстанавливается в должности

Итак, во дворе послышался шум, Баоюй и Баочай проснулись, узнали, что Фэнцзе плохо, и, быстро одевшись, вышли из дома.
Во дворе они столкнулись со служанкой госпожи Ван, и та рассказала:
– Второй госпоже Фэнцзе совсем худо, но она еще дышит, так что не торопитесь, успеете! Непонятно, что с госпожой. Начиная с третьей стражи и до самой четвертой госпожа бредила: то требовала лодку, то паланкин, чтобы ехать в Цзиньлин записаться в какие-то списки. И при этом плакала и кричала. Второй господин Цзя Лянь растерялся. Сделал вид, будто идет нанимать лодку и паланкин, и теперь не может вернуться домой – она же его ждет! Госпожа задыхается, и до ее кончины матушка не велит вам туда ходить.
– Странно! – произнес Баоюй. – Зачем ей понадобилось в Цзиньлин?
– Неужели ты забыл сон, который когда-то тебе приснился? – тихонько сказала Сижэнь. – Помню, ты говорил, что видел множество каких-то списков. Вот и второй госпоже Фэнцзе привиделось то же самое.
– Верно, верно! – закивал головой Баоюй. – Жаль, я тогда не запомнил, что было написано в этих списках. У каждого, видно, своя судьба. Только сейчас, когда ты о них напомнила, я стал догадываться, куда ушла сестрица Линь Дайюй. Если сон этот мне еще раз приснится, постараюсь запомнить, что в списках тех написано, и тогда не надо будет обращаться к гадателям, чтобы предсказали судьбу.
– Ну что ты болтаешь? – с укором произнесла Сижэнь. – Ведь я пошутила! Да знай ты даже заранее нашу судьбу, все равно не смог бы ее изменить!
– Знать заранее судьбу мне, увы, не дано, – ответил Баоюй, – а если бы и было дано, о вас беспокоиться я бы не стал!
– О ком это вы? – спросила, подходя, Баочай.
– О сестре Фэнцзе, – поспешно ответил Баоюй, не желая вовлекать в разговор жену.
– Человек при смерти, а вы вздумали судачить о нем, – заметила Баочай. – Помнишь, ты говорил, будто я своими предсказаниями могу накликать на Фэнцзе беду, а выходит, я не ошиблась.
– Верно, верно! – изумился Баоюй. – Ты, пожалуй, и вправду ясновидящая! Может, скажешь, что ожидает меня?
– Опять глупости говоришь, – засмеялась Баочай. – Ведь я тогда просто шутила. Право, ты суеверен, как жена моего брата Сюэ Кэ! Когда ты потерял свою яшму, она побежала к Мяоюй гадать и потом на все лады ее расхваливала за ясновидение и мудрость. Но почему же тогда Мяоюй не предвидела обрушившейся на нее страшной беды? Куда девалось ее ясновидение? Что же до судьбы второй госпожи Фэнцзе, то это получилось случайно. Неужели ты думаешь, что я все знала заранее? Я и о себе-то ничего не знаю. Все эти предсказания – пустые слова, можно ли им верить?!
– Ладно, не будем говорить о Фэнцзе, – сказал Баоюй. – Расскажи, как поживает сестрица Син Сюянь, а то из-за своих неприятностей мы совсем о ней забыли. Почему не сыграли ее свадьбу, как полагается, не пригласили родных и друзей?
– Ничего ты не понимаешь, – возразила Баочай. – Семья Ван и ваша семья – вот наши родственники. Но в семье Ван никого из достойных людей не осталось, а у ваших траур. Как же их приглашать? Приезжали дальние родственники из других семей, ты просто не знаешь, потому что не был на свадьбе. В сущности судьба Син Сюянь почти ничем не отличается от моей. Мама очень хотела устроить свадьбу как полагается, но Сюэ Кэ отказался. Ведь старший наш брат в тюрьме, да и много других неурядиц. К тому же свадьбу устроили наспех, мама хотела забрать поскорее Сюянь, в доме старшей госпожи Син ей нелегко приходилось, особенно после конфискации имущества. Я сама торопила маму со свадьбой, потому и пришлось поступиться некоторыми обрядами. Сюянь у нас хорошо и спокойно, к маме она внимательна, куда внимательней меня, брату предана. С Сянлин они живут дружно, не ссорятся, даже когда Сюэ Кэ не бывает дома. Теперь мы не так богаты, как прежде, зато мама довольна и ни о чем не тревожится, только о Сюэ Пане. Он то и дело присылает людей с просьбой прислать денег на расходы. Спасибо Сюэ Кэ – брата он не забывает, достает деньги, помогает ему. Все наши дома в городе, я слышала, отданы под залог, остался один, в него Сюэ Кэ и собирается переселиться со своей женой.
– Зачем ему переселяться? – удивился Баоюй. – Жили бы здесь, ты могла бы их чаще навещать. А переедут – придется тратить на это целый день.
– Отдельно жить спокойнее, – возразила Баочай. – С какой стати они должны постоянно жить у родных?
Вдруг прибежала служанка госпожи Ван и доложила:
– Скончалась супруга господина Цзя Ляня! Там уже все собрались и просят вас, второй господин, с супругой прийти!
Слезы навернулись на глаза Баоюю. Баочай, чтобы еще больше не расстраивать мужа, ничем не выдала охватившей ее печали и сказала:
– Пойдем скорее, там и поплачешь!
Когда они пришли в дом Фэнцзе, родственники стояли вокруг покойной и громко плакали. Зарыдали и Баоюй с Баочай. Пинъэр ничего не оставалось, как всех утешать, однако ее никто не слушал.
Цзя Лянь уже распорядился насчет похорон, известил Цзя Чжэна о случившемся и отправился по делам. Но все валилось из рук, даже самые простые дела не спорились, и Цзя Лянь с горечью вспоминал, как легко управлялась со всем Фэнцзе. Особенно тяжело было смотреть на безутешно рыдавшую дочку.
До рассвета проплакав, Цзя Лянь послал за Ван Жэнем. Тем самым Ван Жэнем, который после смерти Ван Цзытэна воспользовался нерасторопностью Ван Цзышэна и прибрал к рукам все семейное достояние. За короткое время он успел перессорить всех родственников. Узнав о смерти сестры, он не замедлил явиться, чтобы оплакать ее, и сразу выразил недовольство:
– Моя сестра, не щадя сил, управляла вашим хозяйством и заслужила, чтобы вы достойно проводили ее в последний путь. А у вас до сих пор ничего не готово.
Цзя Лянь, недолюбливавший Ван Жэня, пропустил его слова мимо ушей.
Ван Жэнь, однако, не унимался, позвал Цяоцзе и стал наговаривать ей:
– Твоя мать не так вела хозяйство, как следовало. Только и знала, что угождать старой госпоже, а о своих родственниках забыла. Ты уже большая! Скажи по совести, помнишь ли ты, чтобы я у вас что-нибудь требовал? Сейчас твоя мать умерла, и ты должна меня слушаться! Из родственников по материнской линии у тебя остались только я да второй дядя! Я давно понял, что за человек твой отец: он уважает только чужих, а до своих ему и дела нет! Когда у него умерла наложница Ю Эрцзе, он не пожалел денег на похороны. Так пусть теперь твою родную мать похоронят достойно! Уговори его!
– Мой отец охотно устроил бы пышные похороны, – возразила Цяоцзе, – но денег у нас нет, поэтому приходится экономить.
– А у тебя самой разве мало вещей? – не унимался Ван Жэнь.
– В прошлом году у нас все отобрали в казну, – отвечала девочка. – Откуда же взяться вещам?
– И ты так говоришь? – сокрушался Ван Жэнь. – Ведь старая госпожа отдала вам немало добра! Все это надо продать.
Цяоцзе не решилась сказать, что все давно продано, а деньги ушли на расходы, поэтому она ответила, что ничего об этих вещах не знает.
– О! Все понятно! – воскликнул Ван Жэнь. – Ты хочешь вещи оставить себе на приданое!
Цяоцзе стало обидно, она даже всхлипнула.
– Вы лучше дождитесь нашего господина, с ним и поговорите, – рассердилась Пинъэр. – Барышня еще мала: что она смыслит?
– Вы, я вижу, все ждали смерти Фэнцзе, чтобы стать в доме полновластными хозяевами! – раскричался Ван Жэнь. – Мне ничего не надо! Но устроить приличные похороны – ваш долг!
Цяоцзе между тем думала: «Зачем он так говорит об отце? Ведь сам сколько раз брал деньги у мамы!»
Недоброе чувство шевельнулось в сердце девочки.
Ван Жэнь тем временем старался в уме прикинуть, сколько денег могла накопить сестра. Он знал, что имущество Фэнцзе тоже было изъято, но ведь в доме и без того хватало добра! Это они нарочно говорят, что ничего не осталось, и эта маленькая тварь заодно с ними!
И Ван Жэнь возненавидел Цяоцзе.
Цзя Лянь ничего об этих разговорах не знал, все дела он перепоручил Лай Да и думал только о том, где раздобыть денег. Тем более что и в доме было много расходов. Пинъэр, видя, как мается господин, сказала ему:
– Не нужно так убиваться! Поберегите здоровье!
– Какое там здоровье! – вскричал Цзя Лянь. – У нас нет денег даже на текущие расходы, не то что на похороны! А тут еще этот дурак привязывается! Ну скажи, что мне делать?
– И все же не надо волноваться, – произнесла Пинъэр. – У меня остались кое-какие вещи, которые, к счастью, не описали. Можете их заложить!
Цзя Лянь был очень тронут и с улыбкой сказал:
– Спасибо! У меня хоть хлопот поубавится! Я долг непременно верну!
– Что за счеты! Я ведь служанка вашей жены! – возразила Пинъэр. – Главное – похороны госпожи устроить как полагается!
Цзя Лянь больше не отказывался, взял вещи и заложил. С этих пор он во всех делах советовался с Пинъэр, к неудовольствию Цютун, которая каждый раз говорила:
– После смерти госпожи эта Пинъэр вздумала возвыситься. Меня подарил Цзя Ляню его отец, а он мною пренебрегает!
Пинъэр не обращала на Цютун внимания, а Цзя Лянь возненавидел ее и не упускал случая выместить на девушке свой гнев.
Госпожа Син за это ругала Цзя Ляня, но он отмалчивался.
Похороны Фэнцзе состоялись через десять дней. Цзя Чжэн, соблюдавший траур по матушке Цзя, жил в это время в своем внешнем кабинете. Друзья постепенно отошли от него, остался только один, Чэн Жисин, с которым Цзя Чжэн часто беседовал.
– Не везет нашей семье, – говорил Цзя Чжэн. – Скольких смерть унесла! Старшего брата и племянника отправили в ссылку. Доходы от поместий мизерные, не знаю, как будем дальше сводить концы с концами.
– Я вас знаю не первый год, – отвечал Чэн Жисин, – и вижу, что все члены вашей семьи стараются жить в свое удовольствие, вытянуть из семейной казны побольше денег, вот и приходится залезать в долги! А сколько вы израсходовали на старшего брата и господина Цзя Чжэня! Сколько дали денег чиновникам, чтобы разыскали ограбивших вас разбойников! Если хотите, почтенный друг, чтобы в доме был порядок, отдайте его под надзор доверенному человеку. Всех нечестных прогоните: только честных оставьте! Вам прежде всего необходимо рассчитаться с долгами. На это надо изыскать средства. Ведь даже с вашего сада можно получить немалый доход. Только надо за ним присматривать! За несколько лет, что вы служили в провинции, распустили столько нелепых слухов, что теперь люди боятся в сад нос показать! Одним словом, единственный выход – выгнать всех нерадивых, нечестных слуг!
– Эх, друг, ты многого не понимаешь! – вздохнул Цзя Чжэн. – Я не только на слуг, на собственного племянника не могу положиться! Разве можно за всем уследить! А тут еще траур! У меня совершенно нет времени, да и вообще я плохо разбираюсь в домашних делах.
– Друг мой, вы слишком добры, – заметил Чэн Жисин. – Первым долгом спросили бы с управляющих, как это делают в других семьях. И уверен, через пять – десять лет все пошло бы на лад, тем более что начальник одного из уездов ваш родственник и может помочь.
– Неудобно просить деньги у родственников, – заметил Цзя Чжэн, – уж лучше быть самим побережливее! Боюсь, многого, что числится в описи, давно уже нет.
– Об этом я и говорю, – отозвался Чэн Жисин. – Все нужно проверить!
– Тебе что-нибудь известно?
– Возможно, но сказать ничего не могу, – отвечал Чэн Жисин. – Управляющие ваши хитры, знают, как выкрутиться.
Цзя Чжэн уловил в словах Чэн Жисина скрытый намек и со вздохом проговорил:
– В нашем роду, начиная с деда, не принято притеснять слуг. Но времена нынче другие, люди на глазах портятся! Видно, слуги заметили, что я только изображаю из себя опытного хозяина, и насмехаются надо мной!
Пока они разговаривали, вошел привратник и доложил:
– Господин Чжэнь из Цзяннани.
– Что это вдруг господин Чжэнь приехал в столицу? – удивился Цзя Чжэн.
– Говорит, удостоился высочайшей милости и восстановлен в должности.
– Ладно, – сказал Цзя Чжэн, – проси!
Господин Чжэнь, или Чжэнь Инцзя, по прозвищу Ючжун, был потомком заслуженного сановника, уроженца Цзиньлина. Некогда он поддерживал родственные отношения с семьей Цзя, но потом провинился по службе и был лишен имущества. Памятуя, однако, о заслугах Чжэнь Инцзя, государь приказал вернуть ему наследственную должность, а самого его потребовал в столицу на аудиенцию. И вот сейчас господин Чжэнь, зная о смерти матушки Цзя, приехал совершить жертвоприношения.
Соблюдавшему траур Цзя Чжэну не положено было встречать гостя за воротами, поэтому он ожидал его у входа в свой кабинет.
Печаль при встрече сменилась радостью, но поскольку во время траура нельзя было совершать приветственных церемоний, Цзя Чжэн лишь взял друга за руку, рассказал о невзгодах, которые ему пришлось испытать, после чего оба уселись, как полагается гостю и хозяину.
Подали чай, и беседа продолжалась.
– Когда же тебе посчастливилось лицезреть государя, дружище? – спросил Цзя Чжэн.
– Третьего дня, – отвечал Чжэнь Инцзя.
– Уверен, что владыка был щедр на милости и ты получил от него хороший указ, – продолжал Цзя Чжэн.
– Да, милость владыки поистине безгранична, – промолвил Чжэнь Инцзя.
– Что же он повелел тебе? – поинтересовался Цзя Чжэн.
– Отправиться на борьбу с разбойниками в Юэ, – отвечал Чжэнь Инцзя. – В последнее время они распоясались и не дают покоя людям в приморских краях. Государь приказал разбойников усмирить Аньго-гуну, а меня ему в помощь посылает, поскольку я хорошо знаю те места. Сюда же я заехал возжечь благовония у гроба вашей матушки, так как узнал вчера, что она отошла к бессмертным.
Цзя Чжэн с поклоном ответил:
– Дорогой друг, твой приезд меня тронул до глубины души! Спасибо тебе за искренность! Только теперь я убедился, сколь высоки твои достоинства, и уверен, тебя ожидает счастье! Чжэньхаем правит мой родственник, и я надеюсь на его благосклонность.
– В каком же ты состоишь родстве с тамошним правителем? – спросил Чжэнь Инцзя.
– Я выдал за его сына свою дочь, – отвечал Цзя Чжэн. – В тот год, когда служил начальником по сбору хлебного налога в провинции Цзянси. С тех пор прошло три года. Но из-за бесчинств разбойников в приморских провинциях вести от дочери не приходят. Судьба девочки меня беспокоит, и если ты, друг мой, покончив с делами, поедешь в те места, я попрошу тебя передать ей весточку. Прямо сейчас и напишу, и если передашь, буду бесконечно признателен!
– Любовь родителей к детям свойственна всем, – отвечал на это Чжэнь Инцзя. – И я хотел просить тебя кое о чем! Недавно я удостоился милости государя и был вызван в столицу; я решил взять с собой сына, поскольку дома за ним присматривать некому. Государь требовал меня срочно, и пришлось ехать безостановочно; а семья доберется до столицы лишь через несколько дней. Сразу же по получении высочайшего указа я должен буду выехать и прошу тебя принять мою семью на время, больше ей не у кого остановиться. Сын мой непременно придет поклониться тебе. Надеюсь, ты не оставишь его без внимания и, если возможно, подберешь ему подходящую невесту. Буду тебе за это весьма признателен!
Цзя Чжэн обещал исполнить все просьбы.
Поговорив еще немного, Чжэнь Инцзя собрался уходить и на прощание сказал:
– Завтра за городом увидимся!
Зная, что у Чжэнь Инцзя много дел, Цзя Чжэн не стал его задерживать и проводил из кабинета, где его ждали Цзя Лянь и Баоюй, чтобы проводить дальше.
Они справились о здоровье гостя, а тот, глянув на Баоюя, подумал с удивлением: «Как же он похож на нашего Баоюя. Если бы не траурная одежда, не отличить».
– Я так давно у вас не был, что не могу припомнить господ, – произнес Чжэнь Инцзя.
Цзя Чжэн тотчас сказал, указывая на Цзя Ляня:
– Это сын моего старшего брата Цзя Шэ, племянник мой Цзя Лянь. А это мой недостойный щенок Баоюй.
– Удивительно! – всплеснул руками Чжэнь Инцзя. – Я слышал, что твой сын родился с драгоценной яшмой во рту и зовут его Баоюй. Моего сына зовут точно так же, и я подумал, что это редкое совпадение, но, поразмыслив, пришел к выводу, что люди с одинаковыми именами встречаются довольно часто. Но у них не только имена – внешность и манеры одинаковые! Поразительно! Не правда ли?
Баоюй, как узнал Чжэнь Инцзя от Цзя Чжэна, был примерно на год старше его сына.
Цзя Чжэн напомнил гостю о Бао Юне, которого в свое время Чжэнь Инцзя ему рекомендовал, но мысли Чжэнь Инцзя были всецело заняты Баоюем, и он пропустил слова Цзя Чжэна мимо ушей, не переставая удивляться:
– Какое совпадение!
Он взял Баоюя за руку, ласково привлек к себе, но тут же заторопился: Аньго-гун должен был скоро выехать и Чжэнь Инцзя надо было готовиться в дальний путь. Поэтому он не стал больше задерживаться, распрощался и ушел. Цзя Лянь и Баоюй пошли его провожать и по дороге все время беседовали. Усадив гостя в коляску, оба возвратились к Цзя Чжэну, рассказали, о чем шел разговор с Чжэнь Инцзя, и Цзя Чжэн их отпустил. Цзя Лянь пошел отдать распоряжения насчет похорон Фэнцзе, а Баоюй отправился к себе и принялся рассказывать Баочай:
– Сегодня я познакомился с отцом того самого Чжэнь Баоюя, о котором у нас часто говорят. Признаюсь, не думал я, что нам когда-нибудь придется свидеться. На днях сам Баоюй будет в столице и придет на поклон к моему отцу. Господин Чжэнь Инцзя сказал, что сын его точная моя копия, но я не верю. Вот приедет он, постарайтесь непременно на него поглядеть!
Баочай даже плюнула с досады и сказала:
– С каждым днем ты все больше глупеешь! Болтаешь о каком-то молодом человеке, похожем на тебя, да еще велишь нам на него смотреть!
Баоюй смутился и стал объяснять, в чем дело.
Если хотите узнать, что он сказал, прочтите следующую главу.

Преисполнившись непреклонной решимостью, Сичунь клянется исполнить свое заветное желание;
встретившись со своим двойником, Цзя Баоюй испытывает чувство разочарования

Итак, Баоюй допустил оплошность и хотел объяснить, в чем дело, но тут появилась Цювэнь и сказала:
– Второго господина Баоюя зовет отец!
Баоюй так удивился, что едва не вскрикнул: зачем он снова понадобился отцу? Но делать нечего, пришлось пойти.
– Я позвал тебя по важному делу, – промолвил Цзя Чжэн. – Во время траура ходить в школу не полагается, но дома повторять пройденное необходимо. Пока я свободен, будешь каждые два-три дня писать сочинения и отдавать мне на просмотр. Хочу проверить, каковы твои успехи.
Баоюй лишь поддакивал.
– Цзя Хуаню и Цзя Ланю я тоже велел повторять пройденное, – продолжал Цзя Чжэн. – И если твои сочинения окажутся хуже, я окончательно в тебе разуверюсь.
– Я буду стараться! – произнес Баоюй.
– А теперь иди!
Баоюй вышел и столкнулся с Лай Да, которого сопровождали несколько человек. С книгами в руках они направлялись к Цзя Чжэну.
Едва Баоюй прибежал домой, как Баочай бросилась к нему с расспросами и очень обрадовалась, узнав, что отец велел ему писать сочинения, чего нельзя было сказать о Баоюе. Однако нарушить повеление отца он не решался. Только он сел, чтобы собраться с мыслями, как пришли две монахини из монастыря Дицзан-вана.
– Как поживаете, вторая госпожа? – спросили они Баочай.
– А вы как? – не отвечая на вопрос, осведомилась Баочай и приказала служанкам угостить монахинь чаем.
Баоюю очень хотелось поговорить с монахинями, но он знал, что Баочай это не понравится. А монахини, встретив холодный прием со стороны Баочай, вскоре стали прощаться.
– Посидели бы еще, – из вежливости предложила Баочай.
– Простите нас, – ответила одна из монахинь. – В последние дни нам все время приходилось молиться и устраивать жертвоприношения в кумирне Железного порога, поэтому мы и не приходили справиться о здоровье госпожи и ее невесток. Но сегодня нам наконец удалось навестить госпожу, а сейчас мы торопимся к четвертой барышне Сичунь.
Баочай кивнула, предоставив монашкам поступать как им угодно.
Направляясь к Сичунь, монахини повстречали Цайпин.
– Твоя барышня дома? – спросили они.
– Ох, лучше не говорите о ней! – воскликнула Цайпин. – Вот уже несколько дней, как она не притрагивается к еде.
– А что случилось? – удивились монахини.
– Это длинная история. Пойдете к ней, и она сама вам все охотно расскажет.
Сичунь вышла монашкам навстречу.
– Здравствуйте! – сказала она. – А я-то думала, вы совсем нас забыли, потому что дела наши плохи!
– Амитаба! – вскричали монахини. – Можете нам ничего не давать, мы все равно будем вас считать нашими благодетелями – ведь монастырь наш все время находился на содержании у вашей семьи, сколько мы от старой госпожи получали милостей! Но старая госпожа, увы, умерла, и мы пришли повидаться с госпожами и их невестками. Всех обошли, а теперь вот к вам решили зайти.
Сичунь спросила, что случилось с монахинями из монастыря Шуйюэ.
– Там какая-то неприятность, – отвечали монахини, – их настоятельница никого в монастырь не пускает. А известно вам, что настоятельница Мяоюй из кумирни Бирюзовой решетки сбежала с мужчиной?
– Откуда пошли эти сплетни? – возмутилась Сичунь. – Язык надо отрезать тому, кто их распускает! Ее похитили разбойники, а на нее же еще и клевещут.
– Настоятельница Мяоюй всегда вела себя очень странно. Только напускала на себя вид праведницы, – заметила одна из монахинь. – Мы не хотели вам говорить, барышня. Но разве была она похожа на нас? Ведь мы всецело посвятили себя молитвам, самоусовершенствованию и поискам путей к спасению!
– А в чем можно найти спасение? – спросила Сичунь.
– О таких, как мы, говорить не приходится, – отвечали монахини, – а вот знатные барышни вроде вас вряд ли всегда будут жить в роскоши. Но когда обрушится несчастье, думать о спасении будет поздно! Одна лишь добрая и скорбящая бодхисаттва Гуаньинь может посочувствовать вам в ваших страданиях и указать путь к спасению. Вот почему и говорят: «Добрая, милосердная, спасающая от мук и несчастий бодхисаттва Гуаньинь». Мы отреклись от мира, и хотя страданий нам приходится претерпевать больше, чем госпожам и барышням из знатных семей, зато не подстерегают нас на каждом шагу опасности. Мы никогда не станем бодхисаттвами, но благодаря самоусовершенствованию можем когда-нибудь возродиться в мужской оболочке, а это для нас великое счастье. Мы не похожи на нынешних женщин, которым некому пожаловаться на свои горести и обиды.
– Ах, барышня! Если вы выйдете замуж, вам придется всю жизнь следовать за мужем и выполнять свой супружеский долг, где уж тут предаваться самоусовершенствованию? Ведь этому надо посвятить всю жизнь. Настоятельница Мяоюй ставила себя выше нас, простых монахинь, относилась к нам с неприязнью, считая невеждами. Ей неведомо было, что судьба иногда посылает счастье простым людям, а таких, как она, обрекает на страдания!
Слова монахинь затронули самые сокровенные чувства Сичунь, и, не стесняясь служанки, она рассказала им, как к ней относится госпожа Ю, как тяжело ей пришлось, когда она присматривала за домом, а затем показала монахиням остриженные волосы.
– Неужели вы думаете, что у меня не хватит решимости порвать с этим погрязшим в скверне миром? – сказала она. – Мысль стать монахиней у меня созрела давно, я только не знаю, как это сделать!
– Замолчите, барышня! – вскричала монашка, притворяясь встревоженной. – Услышит супруга господина Цзя Чжэня, подумает, будто это мы вас подбиваем стать монахиней, отругает, да еще, чего доброго, из монастыря выгонит. Вы, барышня, с вашим нравом, можете выйти замуж за человека достойного и всю жизнь наслаждаться довольством и счастьем.
– Думаете, только супруга Цзя Чжэня может вас выгнать, – оборвала ее Сичунь. – А я не могу?
Видя, что Сичунь не на шутку рассердилась, монахиня стала оправдываться:
– Не судите нас, барышня, строго за то, что мы о вас так подумали. Но все равно вам не позволят уйти в монастырь. Ведь мы говорим так для вашей же пользы!
– Ладно, что будет, то будет! – отвечала Сичунь.
Видя, что разговор принял нежелательный оборот, служанки стали делать монашкам знаки поскорее убраться. Монашки и сами поняли, что пора уходить, к тому же еще испугались, и, не сказав больше ни слова, попрощались с Сичунь. Девушка не стала их удерживать и холодно сказала:
– Не думайте, что в Поднебесной больше нет монастырей, кроме вашего!
Монахини не посмели возразить и вышли. Цайпин чувствовала себя виноватой. Ведь это она подослала монашек к Сичунь, и, чтобы оправдаться, Цайпин поспешила к госпоже Ю.
– Наша барышня, – сказала она, – не оставила мысли уйти в монахини, потому и остригла волосы. Она не больна, но все время ропщет на судьбу, так что не спускайте с нее глаз, госпожа, а то случится что-нибудь, нас же и обвинят!
– Неужели она и в самом деле собралась в монастырь? Что-то не верится, – промолвила госпожа Ю. – Просто ей захотелось меня позлить, вот она и отрезала волосы. После отъезда Цзя Чжэня все делает мне назло. Ладно, пусть поступает как ей угодно!
Как ни уговаривала Цайпин девушку отказаться от своего намерения, Сичунь слышать ничего не хотела, по-прежнему не прикасалась к еде и твердила, что уйдет в монастырь. Тогда Цайпин пожаловалась госпожам Син и Ван, но и они не смогли переубедить Сичунь и отправились за советом к Цзя Чжэну. Однако в это время вошел слуга и доложил:
– Прибыли госпожа Чжэнь с сыном Баоюем!
Госпожу Чжэнь проводили в покои госпожи Ван, а та распорядилась пригласить и Чжэнь Баоюя.
Ей было интересно посмотреть на юношу, как две капли воды похожего на ее сына. Однако служанка вернулась и сказала:
– Господин Чжэнь Баоюй не может прийти. Он у господина Цзя Чжэна. А сейчас туда придут наш Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань.
Цзя Чжэну, надо сказать, очень понравился Чжэнь Баоюй, он без запинки и очень складно отвечал на вопросы, и Цзя Чжэн решил позвать своего Баоюя, а также Цзя Хуаня и Цзя Ланя, чтобы поставить Чжэнь Баоюя им в пример. Он предложил гостю стул, но тот, будучи младшим, не посмел занять место выше хозяина, положил на пол подушку и сел рядом с ним.
Баоюй между тем облачился в траурную одежду и вместе с Цзя Хуанем и Цзя Ланем пошел к отцу. С Чжэнь Баоюем он повел себя как со старым знакомым, да и Чжэнь Баоюй держался так, словно они встречаются не впервые.
После того как молодые люди обменялись приветствиями, Чжэнь Баоюй не мог снова сесть рядом с Цзя Чжэном, в то время как Цзя Баоюй, который был старше, оставался стоять.
Цзя Чжэн догадался, в чем дело, поднялся с циновки, приказал накрывать на стол и сказал:
– Я вас покину. Мой сын вам составит компанию. Побеседуйте, пусть младшие слушают вас да ума набираются.
– Извините, уважаемый дядюшка, – почтительно возразил Чжэнь Баоюй. – Я сам жажду выслушать наставления старшего брата Баоюя.
Цзя Чжэн произнес в ответ несколько вежливых фраз и направился во внутренний кабинет. Чжэнь Баоюй хотел его проводить, но Цзя Чжэн жестом остановил его.
Между тем Цзя Баоюй побежал к кабинету и там дожидался отца. Как только Цзя Чжэн скрылся за дверью, Цзя Баоюй вернулся, предложил Чжэнь Баоюю сесть, и они завели разговор о том, что давно слышали друг о друге и мечтали встретиться.
Но это неинтересно, лучше расскажем о том, как Баоюй, встретившись со своим двойником, вспомнил, что за сон ему снился. О Чжэнь Баоюе он много слышал, знал, что тот придерживается одних с ним взглядов, и был уверен, что они подружатся. Но с первой же встречи пускаться в пространные рассуждения Цзя Баоюй счел неудобным, особенно при Цзя Хуане и Цзя Лане, поэтому ему лишь оставалось превозносить своего двойника и восхищаться им.
– Мне давно знакомо ваше благоуханное имя, – говорил он. – Как жаль, что мы до сих пор не могли подружиться с вами! Вы поистине небожитель, сошедший на землю!
Чжэнь Баоюй тоже немало слышал о Цзя Баоюе и нынче понял, что не ошибся в своих предположениях. Вместе учиться они могли бы, но пути у них в жизни разные.
«И имя, и внешность у нас одинаковые, – думал Чжэнь Баоюй. – Души наши связаны в прежних рождениях. Я кое-что смыслю в жизни и мог бы высказать ему свои суждения! Но вряд ли это удобно при первой встрече. К тому же его взгляды мне неизвестны. Пожалуй, с откровенной беседой лучше повременить». И он сказал:
– Я давно наслышан о ваших талантах, брат мой. Вряд ли на десять тысяч найдется еще один такой безупречный и одаренный, как вы. Я же неотесан и глуп, а потому недостоин носить имя «Драгоценная яшма».
«А он и в самом деле точная моя копия, – размышлял Цзя Баоюй, – и мыслим мы одинаково. Не понимаю только, почему он относится ко мне с таким восхищением, будто я девушка. Ведь не бывает мужчин чистых, как девушки».
– Дорогой брат, – промолвил Цзя Баоюй, – я не заслуживаю ваших похвал. Я грязен и туп, мне не яшмой надо бы называться, а булыжником! Разве посмею я с вами сравниться?
– В детстве я был очень самонадеян, – ответил Чжэнь Баоюй, – и считал себя достойным драгоценного камня. Но когда семью нашу постигли несчастья и долгое время я был обречен на лишения, понял, что я ничуть не лучше обломка черепицы. Не берусь утверждать, что до конца испытал счастье и горе, но разбираться в жизни немного научился. Вы же, старший брат, живете в роскоши и довольстве, любое ваше желание исполняется, и уж конечно в искусстве писать сочинения вы превосходите многих, недаром мой уважаемый дядя Цзя Чжэн дорожит вами, словно жемчужиной. Так что вы вполне достойны своего драгоценного имени.
Баоюй решил, что Чжэнь Баоюй намекает на чиновничью карьеру, и искал подходящий ответ.
Цзя Хуань в разговоре не принимал участия и чувствовал себя неловко. Зато Цзя Лань, услышав последние слова Чжэнь Баоюя, созвучные его мыслям, не вытерпел и вмешался:
– Вы скромничаете, дядя! Только талант и упорный труд помогают писать сочинения. Это я понял с годами. И еще понял, какое наслаждение их писать! Во сто раз дороже богатства и роскоши слава и доброе имя.
Не успел Чжэнь Баоюй ответить, как Баоюй подумал: «С какой стати этот мальчишка суется со своими рассуждениями?»
– Я слышал, вы, как и я, не признаете общепринятых правил и придерживаетесь собственных взглядов, – обратился Баоюй к гостю. – Ныне мне посчастливилось встретиться с вами, и я хотел бы услышать ваши суждения о вещах возвышенных, дабы избавиться от собственной слепоты и просветиться в своем невежестве! Не ожидал я, что вы, сочтя меня тупицей, заведете разговор всего-навсего о чиновничьей карьере!
«Он не знает, что я сейчас совсем не такой, каким был в детстве, – подумал Чжэнь Баоюй, – и полагает, я с ним хитрю. Так лучше уж быть до конца откровенным! Может быть, тогда мы подружимся!»
– Вы мудро рассуждаете, брат мой, – сказал Чжэнь Баоюй. – В детстве я тоже терпеть не мог разговоры на эту банальную тему. Но к тому времени, как я вырос, батюшка мой оставил службу, жил на покое дома и не имел желания принимать гостей и делать ответные визиты. Это дело он поручил мне. Я получил возможность встречаться с высокопоставленными сановниками и понял, что своими личными заслугами они приумножают славу предков. К тому же через многие книги проходит мысль, что во времена правления мудрого государя достоин жить лишь тот, кто славится своими добродетелями и может написать что-либо полезное, никогда не позволит себе отплатить черной неблагодарностью ни родителям, его взрастившим, ни учителям, которые его наставляли. Так я постепенно избавился от ложных представлений и глупых увлечений детства. Ныне мое единственное желание – найти достойных учителей и друзей, которые просвещали бы меня. Я счастлив, брат мой, что встретился с вами. Надеюсь, вы не оставите меня своими наставлениями. И то, что я вам сказал о сочинениях, не пустые слова.
Баоюй слушал его, и на душе становилось все тяжелее. Вместе с тем он понимал всю справедливость слов Чжэнь Баоюя, и лихорадочно думал, что ответить.
К счастью, пришла служанка и сказала, что господина Чжэнь Баоюя просят пожаловать во внутренние покои.
Баоюй обрадовался и стал торопить Чжэнь Баоюя. Вместе они прошли в комнату госпожи Ван. Цзя Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань поздоровались с госпожой Чжэнь, а Чжэнь Баоюй справился о здоровье госпожи Ван. Госпожа Чжэнь не удержалась, чтобы не приласкать Баоюя, так похожего на ее сына, хотя он был уже совсем взрослый, даже женатый.
Госпоже Ван очень понравился молодой Чжэнь, она привлекла его к себе, завела с ним разговор и сразу поняла, что он умнее и опытнее ее сына. Цзя Ланя тоже нельзя было назвать заурядным, хотя внешностью он уступал обоим Баоюям. И только Цзя Хуань выглядел неотесанным и грубым.
Посмотреть на Чжэнь Баоюя сбежались все слуги. Стали между собой переговариваться:
– Что имена одинаковые, это ладно. Но рост и внешность! Ведь если бы наш Баоюй не носил траур, их не отличить.
Цзыцзюань, глядя на них, думала: «Как жаль, что барышня Линь Дайюй умерла! Она охотно пошла бы замуж за Чжэнь Баоюя!»
Тут как раз госпожа Чжэнь сказала:
– Наш Баоюй стал уже совсем взрослым, и отец просил господина Цзя Чжэна подыскать ему невесту.
Госпоже Ван, как вы уже знаете, Чжэнь Баоюй пришелся по душе, и она сказала:
– Мне так хочется позаботиться о вашем сыне! У нас в доме были четыре девушки, но две умерли, а третья замужем. Есть, правда, младшая сестра Цзя Чжэня, но она совсем юная и не подойдет вашему сыну. У моей старшей невестки Ли Вань две сестры. Одна уже просватана, а вторая, Ли Ци, как раз хорошая пара вашему сыну. Вот я не мешкая их и сосватаю. Одно плохо: семья у нее не очень состоятельная.
– Стоит ли об этом говорить! – отвечала госпожа Чжэнь. – Ведь мы сами бедны. Как бы нам не отказали!
– Но вашего супруга восстановили в должности, – заметила госпожа Ван, – и теперь дела у вас поправятся.
– Хорошо бы ваше предсказание сбылось! – воскликнула госпожа Чжэнь. – Значит, будете свахой?
Как только зашла речь о сватовстве, Чжэнь Баоюй пошел в кабинет Цзя Чжэна, чтобы продолжить разговор с Баоюем. Но там был Цзя Чжэн, и между гостем и хозяином снова завязалась беседа.
Вскоре из-за дверей донесся голос слуги:
– Господин, матушка собирается уезжать!
Чжэнь Баоюй попрощался и вышел.
Баоюй так долго мечтал о встрече с Чжэнь Баоюем, надеялся обрести друга, но на деле после короткого разговора выяснилось, что они не сходятся во взглядах.
После отъезда гостя Баоюй вернулся к себе угрюмый и молчаливый. Все сразу заметили, что он не в духе.
– Чжэнь Баоюй в самом деле похож на тебя? – спросила Баочай.
– Только внешностью, – отвечал Баоюй. – А вообще-то он чересчур ограничен.
– Зачем порочить людей! – возмутилась Баочай. – Ведь ты видел его всего раз!
– Мы с ним беседовали, – отвечал Баоюй, – и он ушел от прямого и откровенного разговора. Только и знает, что рассуждать о «служебных делах» да о «преданности и почтении». Как же его после этого не назвать ограниченным?! И надо же было ему уродиться похожим на меня! Я думал найти в нем свой идеал, а теперь готов отказаться от собственной внешности!
– Смешно тебя слушать! – промолвила Баочай. – Ну как можно отказаться от внешности? К тому же рассуждает господин Чжэнь вполне здраво, каждый мужчина должен стремиться возвыситься и прославить свое имя. Разве подобает мужчине думать только об удовольствиях?! Мало того что сам не обладаешь достоинствами настоящего мужчины, так еще обвиняешь других в ограниченности!
Баоюй и так был расстроен, а слова Баочай подлили масла в огонь. Он помрачнел еще больше, но промолчал, лишь усмехнулся. Баочай не придала этому никакого значения. Видно, сказала что-то не так, и муж над ней насмехается. Ей и в голову не могло прийти, что у него начинается приступ безумия.
Напрасно старались служанки вывести его из этого состояния.
Утром все признаки безумия были налицо.
Между тем госпожа Ван решила поговорить с Цзя Чжэном о Сичунь. Ведь если не отпустить ее в монастырь, она покончит с собой, хоть день и ночь за ней следи.
Очень недовольный, Цзя Чжэн сказал:
– Как могла наша семья дойти до такого позора!
Он позвал Цзя Жуна, сделал ему выговор и велел передать матери:
– Пусть поговорит с Сичунь. Если та будет настаивать на своем, мы перестанем считать ее членом нашей семьи!
Цзя Чжэн и не подозревал, что если бы не госпожа Ю, все, может быть, и обошлось бы, но она донимала девушку, и та решила покончить с собой.
– Девушка не может вечно жить дома, – говорила Сичунь госпоже Ю. – Если со мной случится то же, что со второй старшей сестрой Инчунь, я все равно умру, только доставлю огорчение старшему господину и госпожам. Отпустите меня и считайте, что я умерла. Тогда я всю жизнь проживу праведно, а вы докажете мне свою любовь! К тому же я не собираюсь выходить замуж. Буду жить в кумирне Бирюзовой решетки. Все мои вещи возьмите себе! Давайте это решим, пока монахини еще здесь. Вы сохраните мне жизнь. А не отпустите – останется лишь покончить с собой. Старшему брату, когда он вернется, я скажу, что это моя добрая воля. Если же я умру, он сразу поймет, что в этом повинны вы.
Госпожа Ю давно не ладила с Сичунь. Она не стала спорить с девушкой и отправилась к госпоже Ван.
Но госпожа Ван в это время была у сына и, очень расстроенная, отчитывала служанок:
– Почему сразу не доложили, что второй господин заболел?!
– Трудно понять, что происходит со вторым господином, – сказала Сижэнь. – Ведь еще утром приходил к вам справляться о здоровье, а потом началось. Вторая госпожа Баочай не хотела расстраивать вас, потому и не доложила.
Баоюй слышал, как мать ругает служанок, и пришел им на помощь:
– Матушка, успокойтесь, я совершенно здоров! Только на душе немного тоскливо!
– Надо было раньше сказать, – промолвила госпожа Ван, – пришел бы доктор, прописал лекарство, ты выпил бы раза два и поправился! Помнишь, как ты болел, когда пропала яшма? А что будет, если такое опять повторится?
– Раз вы, матушка, так беспокоитесь, пригласите врача, пусть пропишет лекарство.
И госпожа Ван распорядилась пригласить врача. Ей было сейчас не до Сичунь, она думала только о Баоюе. Дождалась, пока пришел врач, прописал лекарство, и лишь после этого вернулась к себе.
После того Баоюю день ото дня становилось все хуже. Он совсем перестал есть.
А тут еще пришло время снятия траура, все уехали и обязанность приглашать врачей возложили на Цзя Юня. Дома у Цзя Ляня никого не было, поэтому пришлось пригласить Ван Жэня, тем более что Цяоцзе, которая дни и ночи оплакивала мать, тоже заболела. Вновь наступили для обитателей дворца Жунго тяжелые дни.
Окончилась церемония снятия траура, все возвратились домой, и госпожа Ван первым делом пошла навестить Баоюя. Он лежал без сознания. Госпожа Ван заплакала и, не зная, что делать, поспешила к Цзя Чжэну.
– Врач говорит, что Баоюю уже не помогут никакие лекарства, – сказала она. – Надо готовиться к похоронам!
Цзя Чжэн тяжело вздохнул, пошел поглядеть на сына и, убедившись, что госпожа Ван ничуть не преувеличивает, приказал Цзя Ляню сделать соответствующие распоряжения.
И Цзя Лянь снова стал думать о том, где раздобыть денег.
В это время в комнату с криком вбежал мальчик-слуга:
– Второй господин! Беда!
– В чем дело? – тараща глаза на слугу, спросил перепуганный Цзя Лянь.
– У ворот стоит какой-то монах, – стал рассказывать мальчик, – в руках у него яшма, которую когда-то потерял второй господин Баоюй, он требует за нее десять тысяч лянов серебра!
Цзя Лянь плюнул в лицо слуге.
– Я думал, важное дело, а ты лезешь со всякими пустяками! Неужто не помнишь, как нам однажды пытались подсунуть какую-то яшму?! А сейчас никакая не нужна. Ведь Баоюй умирает!
– И я так сказал монаху, – возразил мальчик. – Но он уверяет, что если ему заплатят, второй господин Баоюй тотчас выздоровеет!
Во дворе послышался шум, прибежали слуги.
– Монах ворвался в дом! Мы не могли его задержать!
– Да что же это творится? – вскричал Цзя Лянь. – И вы не вышвырнули его вон?
Вышел Цзя Чжэн.
В это время из внутренних покоев донеслись вопли:
– Второй господин умирает!
И тут убитый горем Цзя Чжэн услышал голос монаха:
– Если хотите, чтобы он жил, платите деньги!
«Когда-то Баоюя вылечил точно такой же монах, – вспомнил Цзя Чжэн, – может быть, и этот его спасет? Надо заплатить! А вдруг это не та яшма?»
И Цзя Чжэн решил прежде убедиться, что монах и в самом деле может сотворить чудо. Он велел пропустить монаха, и тот, даже без приветственных церемоний, со всех ног бросился во внутренние покои.
– Ты куда? – пытался удержать монаха Цзя Лянь, схватив его за руку. – Ведь там женщины!
– Но я могу не успеть, – отвечал монах на ходу. Цзя Лянь едва поспевал за ним, крича:
– Все прячьтесь! Монах идет! Потом будете плакать!
Но госпожа Ван и остальные женщины так рыдали, что ничего не слышали. И лишь когда Цзя Лянь, продолжая кричать, вбежал в комнату, они обернулись, увидели рослого монаха, заволновались, но спрятаться не успели.
Монах между тем устремился прямо к Баоюю. Баочай поспешила скрыться, а Сижэнь, глядя на госпожу Ван, продолжала стоять.
– Благодетель мой, я принес твою яшму! – объявил монах, перекинув яшму с ладони на ладонь. – Скорее несите деньги, и я спасу его!
От испуга все словно приросли к месту. Никому и в голову не приходило, что монах может их обмануть.
– Спасите его, тогда получите деньги, – промолвила госпожа Ван.
– Нет, давайте деньги сейчас! – настаивал монах.
– Не беспокойтесь, мы вам заплатим, только обменяем серебро, – заверила госпожа Ван.
Монах раскатисто захохотал, повертел в руке яшму и, наклонившись к уху Баоюя, тихо произнес:
– Баоюй! Баоюй! Твоя яшма вернулась!
Баоюй приоткрыл глаза.
– Он приходит в себя! – радостно закричала Сижэнь.
– Где моя яшма? – спросил Баоюй.
Монах положил яшму на ладонь Баоюю. Тот крепко сжал ее, поднес к глазам, полюбовался и сказал:
– Как долго я тебя не видел!
Все вне себя от счастья стали поминать Будду, особенно Баочай, совершенно забывшая о монахе. Цзя Лянь, убедившись, что Баоюй и в самом деле пришел в себя, заспешил по делам, но монах схватил его за руку и вышел вместе с ним. Цзя Ляню ничего не оставалось, как отвести монаха к Цзя Чжэну и рассказать все как есть.
Цзя Чжэн бросился к монаху, стал низко ему кланяться, благодарить. Монах в свою очередь совершил приветственную церемонию и сел на стул.
Цзя Лянь с беспокойством подумал: «Он, конечно, не уйдет, пока не получит денег…»
Приглядевшись к монаху, Цзя Чжэн понял, что никогда его не видел, и стал задавать вопрос за вопросом:
– Как очутилась у вас эта яшма? Как ваше драгоценное имя? Почему сын мой ожил, как только вы к нему приблизились?
– Не знаю, – с легкой улыбкой отвечал монах. – Дайте мне десять тысяч лянов серебра, и покончим с этим делом!
– Деньги сейчас принесут, – коротко ответил Цзя Чжэн, возмущенный бесцеремонностью монаха.
– Скорее! – требовал монах. – Мне пора уходить!
– Прошу вас, почтеннейший, погодите немного, – попросил Цзя Чжэн, – позвольте мне сперва взглянуть на сына!
– Хорошо, идите! Только не задерживайтесь! – согласился монах.
Цзя Чжэн прошел во внутренние покои и молча приблизился к кану. При появлении отца Баоюй хотел встать, но мешала слабость.
– Лежи! – бросившись к сыну, приказала госпожа Ван.
– Яшма ко мне вернулась, – с улыбкой произнес Баоюй, протягивая яшму отцу.
Цзя Чжэн с первого взгляда понял, что это пропавшая яшма, не стал ее разглядывать, только сказал госпоже Ван:
– Баоюй спасен. Но как мы будем расплачиваться?
– Я отдам все, что у меня есть, лишь бы отблагодарить монаха! – заявила госпожа Ван.
– Боюсь, деньги ему не нужны! – заметил Баоюй.
– Этот монах какой-то странный, – согласился Цзя Чжэн. – Он нарочно сказал про деньги.
– А вы попросили бы его остаться, – посоветовала госпожа Ван. – Возможно, удалось бы узнать, что ему на самом деле нужно.
После ухода Цзя Чжэна Баоюй попросил есть, выпил чашку рисового отвара, а затем потребовал каши. Однако каши госпожа Ван не решилась ему дать.
– Так ведь я совсем здоров! – уверял Баоюй.
Он приподнялся на постели, съел кашу. Затем потребовал, чтобы ему помогли сесть.
Шэюэ приподняла его и негромко сказала:
– Поистине эта яшма – сокровище! При одном взгляде на нее Баоюй выздоровел! Какое счастье, что она уцелела!
При этих словах Баоюй побледнел, отшвырнул яшму и упал на подушки…
Если хотите знать о дальнейшей судьбе Баоюя, прочтите следующую главу.

Попав в область Небесных грез, Цзя Баоюй читает книгу судеб небожительниц;
сопровождая на родину гроб с телом матери, Цзя Чжэн выполняет сыновний долг

Итак, услышав слова Шэюэ, Баоюй потерял сознание. Снова комнату огласили рыдания.
Шэюэ упрекала себя за то, что сболтнула лишнее, но госпожа Ван, убитая горем, и не думала ругать девушку.
«Если Баоюй умрет, – плача, думала Шэюэ, – я покончу с собой, чтобы быть всегда рядом с ним!»
Сколько ни звала госпожа Ван сына, он не откликался. Тогда она приказала служанкам отыскать поскорее монаха, но того и след простыл.
Цзя Чжэн тем временем возвратился к себе и был очень удивлен, не найдя монаха в комнате. В это время из внутренних покоев донесся шум, и Цзя Чжэн поспешил туда. Баоюй лежал без сознания, стиснув зубы, пульс не прощупывался, грудь похолодела.
Цзя Чжэн приказал немедля позвать врача.
Он ведь не знал, что душа Баоюя покинула тело.
Но если вы думаете, читатель, что Баоюй умер, то ошибаетесь!
Дело в том, что душа его перелетела в главный зал дворца Жунго, увидела там монаха и церемонно его приветствовала. А монах взял ее и увлек за собой.
Следуя за монахом, Баоюй вдруг почувствовал, что тело его стало легким, словно пушинка, и поднялось в воздух. Баоюй не помнил, чтобы они вышли из дворца, но вдруг обнаружил, что находится в незнакомом месте, пустынном и диком. Только арка, маячившая вдали, Баоюю показалась знакомой. Он было собрался расспросить монаха, где они, как вдруг увидел впереди женщину.
«Откуда в пустыне такая красавица? – удивился Баоюй. – Не иначе как бессмертная фея спустилась на землю».
Кого-то она Баоюю напомнила. Но кого? Он хотел повнимательней рассмотреть женщину, но та, поклонившись монаху, исчезла.
«Уж не Ю Саньцзе ли это? – мелькнула мысль. – Но как она могла здесь очутиться?»
Не успел он спросить об этом монаха, как тот увлек его под арку, где на дощечке было написано: «Обетованная земля бессмертных праведников». По обе стороны арки висели вертикальные парные надписи:

На смену лжи всегда приходит правда,
Поскольку возвышается над ложью.


Пускай небытие во всем преобладает —
Ему же не сравниться с бытием!

Сразу за аркой появились ворота дворца. Над ними красовалась горизонтальная надпись из четырех крупных иероглифов: «Счастье – добро, чувство – зло», а по обе стороны вертикальные парные надписи:

Не надо полагать, что мудрый различит
Грядущего и прошлого границы.


Всевидящий – и тот порою не узрит, —
Первопричина мира где таится?

Тут Баоюя осенило: «Вот оно что! А я собрался спрашивать о причинах и следствиях, о прошедшем и грядущем».
Вдруг он увидел впереди Юаньян, она манила его рукой.
«Шел, шел, а оказывается, даже за пределы сада не вышел, – удивился Баоюй, – но как сильно изменил сад свой облик!»
Баоюй устремился к Юаньян, собираясь с нею поговорить, но в тот же миг она исчезла. Охваченный смятением, Баоюй направился к тому месту, где только что стояла Юаньян, и увидел высокие палаты, а вокруг плиты с надписями. Читать их у Баоюя не было ни малейшего желания, и он побежал в том направлении, куда скрылась Юаньян. Дверь в палаты была притворенной, и юноша не посмел войти. Хотел спросить разрешения у монаха, но тот тоже исчез.
Палаты были высокими, словно гора, в саду Роскошных зрелищ даже похожих на них не увидишь. Баоюй поднял голову и прочел надпись над входом: «Прозрение ведет к избавлению от страстей». По обеим сторонам от входа висели парные вертикальные надписи:

Веселый смех, унынья горечь —
Что это, как не заблужденья?


Корыстолюбие и зависть
Суть порождения порока.

Надписи Баоюю понравились, он невольно кивнул в знак одобрения и вздохнул. Затем решил войти внутрь, разыскать Юаньян и спросить, что это за место. Баоюю показалось, что он уже здесь бывал. Набравшись смелости, он толкнул дверь и сразу очутился во мраке. Юаньян нигде не было. Баоюя охватил страх. Он уже хотел выйти, но вдруг заметил около десятка больших шкафов с приоткрытыми дверцами.
«Ведь в детстве мне это место снилось! – вспомнил Баоюй. – Какое счастье, что я снова здесь!»
Мысль о Юаньян сразу вылетела из головы. Он подошел к первому шкафу, распахнул дверцы, увидел несколько книг и еще больше обрадовался.
«Те, кто не верит снам, даже не предполагают, что сны сбываются! Я давно желал, чтобы сон мой сбылся, и вдруг сегодня желание мое исполнилось! Интересно, те ли это списки, которые я видел когда-то?»
Баоюй снял с верхней полки одну из книг и прочел: «Главная книга судеб двенадцати головных шпилек из Цзиньлина».
«Кажется, я читал тогда именно эту книгу. Жаль, что не помню точно!» – огорчился Баоюй.
На первой странице сверху рисунок, такой расплывчатый, что ничего нельзя разобрать. На обороте страницы – несколько строк, тоже неясных, но прочесть можно. Баоюй присмотрелся и увидел иероглиф «линь» – «лес», а ниже иероглифы «яшмовый пояс». «Не иначе как здесь говорится о сестрице Линь!» – решил Баоюй и стал читать дальше. Дошел до слов «шпилька златая в снегу под сугробом лежит»^[77], очень удивился и пробормотал: «Как будто опять зашифровано имя!..»
После этого Баоюй сложил прочитанные фразы с последующими и прочел их все вместе.
«Никак не могу уловить смысла, – сокрушался Баоюй. – Видимо, в этих словах только зашифрованы имена. Досадно, что встречаются такие слова, как „жалеть“ и „вздыхать“. Что бы они могли здесь значить?»
Баоюй расстроился, и тут в голове мелькнула мысль: «Я читаю украдкой, как вор! Чтобы никто не увидел! А вдруг не успею прочитать до конца! Не буду терять времени зря!»
И Баоюй, даже не взглянув на рисунок, принялся снова читать. Дойдя до слов: «Вот заяц тигра повстречал – сна-жизни больше нет», Баоюй словно прозрел: «Ну конечно! Предопределение совершенно точное! Оно касается моей сестры Юаньчунь! Ведь она умерла в год зайца и тигра! Надо все записать и выучить. Тайны я разглашать не стану, зато узнаю судьбу всех сестриц, и не придется мучиться неизвестностью и звать гадальщиков».
Баоюй огляделся, но ни кисти, ни тушечницы, разумеется, не нашел. Опасаясь, как бы кто не помешал, он решил поскорее прочесть до конца. На следующей странице нарисован был человек, запускающий змея, а под ним – двенадцать стихотворений. Одни он понял сразу, другие – по некотором размышлении, третьи – вообще не понял, но постарался запомнить.
Затем он снял с полки «Дополнительная книга к судьбам двенадцати головных шпилек из Цзиньлина» и опять принялся за чтение.
Дойдя до слов «Ревность несносна – только актеру достанется счастье; кто бы подумал: обижен судьбой этот юноша знатный», он сначала ничего не понял. Но как только взглянул на рисунок и увидел циновку с цветами, которую обычно называют «хуаси», сразу догадался, что речь идет о Хуа Сижэнь. Баоюй сначала изумился, а потом горько заплакал.
Овладев наконец собой, он хотел читать дальше, но в этот момент раздался голос:
– Не безумствуй! Сестрица Линь тебя зовет!
Баоюю показалось, что это голос Юаньян. Он быстро обернулся, но поблизости никого не было.
Баоюй продолжал озираться, когда в дверях вдруг появилась Юаньян и поманила его к себе.
Баоюй выбежал, но Юаньян стала удаляться.
– Дорогая сестра! – вскричал юноша. – Подожди!
Юаньян даже не оглянулась. Баоюй попытался ее догнать, и тут его взору открылся величественный дворец: повсюду высились башни и пагоды с ажурной резьбой, храмы и палаты, а возле них, словно окутанные дымкой, девушки-служанки. Эта картина так захватила Баоюя, что он забыл о Юаньян.
Легкими, неслышными шагами Баоюй вошел в ворота. Во дворце росли диковинные цветы и редкостные травы, но внимание его привлекла тоненькая травка с пурпурными листиками, которая вилась по мраморной решетке.
«Интересно, что это за травка? – подумал Баоюй. – Такая гордая и благородная!»
Налетел легкий порыв ветра, травка закачалась и затрепетала. Она была так изящна и нежна, что у Баоюя сердце замерло и сладостная истома разлилась по телу.
Баоюй залюбовался травкой, но тут услышал голос:
– Безумец, откуда ты явился? Как смеешь смотреть на траву бессмертия?!
Баоюй испуганно обернулся и, увидев перед собой фею, поспешно совершил приветственную церемонию и сказал:
– Я искал сестру Юаньян и вот забрел в обитель бессмертных. Простите мне мое невежество, святая сестра, и позвольте спросить, что это за место? Почему здесь оказалась сестра Юаньян и сказала, что меня желает видеть сестрица Линь? Умоляю вас, объясните, что это значит!
– Да кто тут знает твоих сестер? – недовольным тоном проговорила фея. – Я присматриваю за травой бессмертия и не позволю простым смертным на нее смотреть!
Баоюй хотел уйти, но никак не мог оторваться от травки и стал упрашивать фею:
– Святая сестра! Присматривать за травкой бессмертия может только покровительница цветов. Скажите же мне, какими достоинствами обладает эта травка?
– Ты сам должен знать. Рассказывать об этом слишком долго, – отвечала фея. – Эта травка когда-то росла на берегу реки Душ – Линхэ, и называют ее «Пурпурной жемчужиной». Как-то она стала засыхать от недостатка влаги, но, на ее счастье, явился Хрустальноблещущий служитель, который изо дня в день окроплял ее сладкой росой и помог вырасти. Потом она спустилась в мир людей, отблагодарила благодетеля своими слезами за оказанные милости и снова ушла в страну праведников и бессмертных. Вот почему фея Цзинхуань приставила меня к ней и велела отгонять от нее пчел и мотыльков.
Баоюй ничего не понял из того, что сказала фея, но, боясь оплошать перед покровительницей цветов, лишь спросил:
– Святая сестра, а кто присматривает за другими цветами? Их ведь много! Не посмею вам докучать, но умоляю, скажите, кто присматривает за лотосами?
– Не знаю, – отвечала фея. – Это ведомо лишь моей повелительнице.
– А кто ваша повелительница?
– Фея реки Сяосян.
– Неужели?! – воскликнул Баоюй. – Так ведь это моя двоюродная сестра Линь Дайюй! Разве вы не знаете?
– Глупости! – произнесла фея. – Здесь обитель бессмертных, и пусть даже ты звал свою сестрицу Феей реки Сяосян, ей далеко до небесных фей Ахуан и Нюйин! Разве могут феи состоять в родстве с простыми смертными?! Будешь болтать – позову служителя и он тебя выгонит!
Баоюй расстроился – родилось ощущение, будто он мерзкий и грязный. Он хотел поскорее уйти, но в этот момент послышался голос:
– Меня посылали за Хрустальноблещущим служителем!
– Мне тоже велено его привести, – ответила фея. – Где же он?
– А разве не его ты только что прогнала?
Фея помчалась за Баоюем, крича:
– Хрустальноблещущий служитель, вернитесь!
Но Баоюй, опасаясь преследования, бросился бежать со всех ног. Вдруг появился некто с драгоценным мечом в руке и загородил дорогу:
– Куда бежишь?
Баоюй застыл на месте, однако набрался смелости, поднял глаза и увидел перед собой… Ю Саньцзе.
– Сестра, и ты пришла угрожать мне? – немного успокоившись, произнес он.
– Среди твоих братьев нет ни одного порядочного, – отвечала та. – Они бесчестят девушек, разбивают им жизнь. Раз уж ты попал сюда, не жди пощады!
Баоюй растерялся.
– Сестра, держи его! – послышался в этот момент голос за спиной Баоюя. – А то уйдет!
– Я давно по велению феи жду его здесь, – ответила Саньцзе. – И перережу сейчас нити, связывающие его с бренным миром!
Баоюй не понял смысла этих слов, но еще больше испугался. Он хотел бежать, но тут лицом к лицу столкнулся с Цинвэнь. Скорбь и радость смешались в его Душе.
– Я сбился с дороги, – принялся объяснять он. – Хотел бежать от опасности, но не знаю куда. К счастью, встретил тебя! Отведи меня домой, сестра Цинвэнь!
– Почтенный служитель, вы заблуждаетесь, – ответила дева. – Я не Цинвэнь. Фея велела мне вас пригласить к ней, и зла причинять вам я не собираюсь.
Охваченный сомнениями, Баоюй спросил:
– Какая же фея велела меня пригласить?
– Об этом пока не спрашивайте; увидите ее – сами поймете!
Не мешкая больше, Баоюй последовал за девушкой, так похожей на Цинвэнь, по дороге размышляя: «Ошибки быть не может: и голос и внешность – все в точности как у нее. Но почему она не признается? Ладно, пойду к фее: если в чем-нибудь провинился, попрошу прощения! Женщины по натуре мягкие и добрые. Надо только хорошенько попросить, все простят».
Тем временем они приблизились к роскошному дворцу, сверкающему всеми цветами радуги. Перед дворцом зеленел бамбук, позади высились голубые сосны. На террасе стояли служанки, наряженные точно так же, как служанки в императорском дворце.
При виде Баоюя они стали тихонько переговариваться между собой:
– Так это и есть Хрустальноблещущий служитель?
– Он самый, – ответила дева, сопровождавшая Баоюя, – скорее доложите о нем!
Одна из прислужниц улыбнулась и, поманив юношу рукой, направилась к дверям, ведущим во дворец. Баоюй последовал за нею.
Они миновали несколько залов и покоев и остановились у входа в главный зал, затянутого длинными жемчужными занавесками.
– Ждите, вас позовут, – сказала Баоюю прислужница.
Баоюй ни слова не произнес в ответ и застыл на месте. Прислужница прошла в зал, но вскоре снова появилась и обратилась к Баоюю:
– Проходите, пожалуйста, Хрустальноблещущий служитель!..
Другая прислужница тотчас же отдернула занавес, и Баоюй увидел прелестную девушку с венком на голове, в расшитом причудливыми узорами платье. Она гордо восседала посередине зала.
Баоюй внимательно пригляделся, и девушка показалась ему очень похожей на Дайюй.
– Сестрица! – не мог он удержаться от возгласа. – Оказывается, ты здесь! Я ни на минуту не забывал о тебе!
– До чего же неотесан этот служитель! – гневно вскричала служанка. – Пусть убирается вон!
В то же мгновение другая прислужница опустила жемчужный занавес, и Баоюй не посмел войти в зал. Он даже не успел спросить, кто эта дева, – прислужницы выгнали его из дворца. С Цинвэнь он тоже больше не встретился.
Обуреваемый самыми противоречивыми чувствами, Баоюй покинул дворец и стал искать дорогу, как вдруг увидел под навесом Фэнцзе, – она манила его к себе.
«Вот хорошо! – обрадовался Баоюй. – Оказывается, я уже дома! Как же я мог заблудиться?!»
Он побежал к Фэнцзе:
– Сестра, как же ты позволила всем этим людям надо мной насмехаться? А сестрица Линь вообще не пожелала видеть меня! Что же это все значит?
Он подошел поближе и тут увидел, что это вовсе не Фэнцзе, а госпожа Цинь Кэцин, первая жена Цзя Жуна.
Баоюй спросил, где же Фэнцзе, но госпожа Цинь отвернулась от него и ушла в дом.
Баоюй не посмел войти следом за ней, стоял в растерянности на месте и сокрушенно вздыхал.
«В чем же я провинился? Почему все от меня отворачиваются? »
Он горько заплакал, но тут появилось несколько рослых молодцов с плетями в руках.
– Почему тут мужчина? – закричали они. – Кто посмел вторгнуться в нашу страну бессмертных? Убирайся вон!..
Баоюй молча пустился наутек, стремясь найти выход, но вдруг увидел вдали толпу девушек, шедших ему навстречу. Одна из них показалась ему похожей на Инчунь.
– Я заблудился! – крикнул девушкам Баоюй. – Помогите мне!
В то же мгновение его настигли здоровяки, а девушки, обратившись в злых духов, исчезли.
Баоюй был в отчаянии, но вдруг увидел перед собой того самого монаха, который принес утерянную яшму. Монах поднес к лицу Баоюя зеркало, которое держал в руках, и проговорил:
– По высочайшему повелению государыни Юаньчунь я пришел спасти тебя!
Видения мгновенно исчезли, и Баоюй с монахом оказались одни среди пустынной равнины.
– Это же вы привели меня сюда, а сами исчезли! – воскликнул Баоюй, схватив монаха за руку. – Я повстречал здесь близких мне людей, но они не захотели со мной разговаривать, а потом превратились в демонов! Скажите, во сне это все было или наяву?
– Ты читал здесь украдкой какие-нибудь надписи? – спросил Баоюя монах.
«Раз он привел меня в страну бессмертных, значит, и сам бессмертный, – решил Баоюй. – Так что лучше ему правду сказать. Да и расспросить его кое о чем не мешает».
И Баоюй признался:
– Я списки читал.
– Выходит, ни в чем ты не изменился! – со вздохом произнес монах. – Неужели из тех книг ты не понял, что мирские страсти – не что иное, как наваждение! Запомни это хорошенько, если же не все понял, я объясню! А сейчас иди домой!
Он толкнул Баоюя, и тот с криком «Ай-я-я» упал…
…Тут все, кто был в комнате, поняли, что Баоюй приходит в себя, и стали его окликать. Баоюй открыл глаза – он по-прежнему лежал на кане, а рядом стояли госпожа Ван, Баочай и остальные родственники с покрасневшими от слез глазами.
«Я вырвался из объятий смерти!..» – подумал Баоюй, вспоминая пережитое. Все до мельчайших подробностей сохранилось в памяти, и он расхохотался:
– Да, да! Так и есть!..
Госпожа Ван решила, что у сына снова начинается приступ безумия, распорядилась позвать врача, а к Цзя Чжэну послала девочку-служанку, наказав передать:
– Баоюй ожил, и готовиться к похоронам не надо.
Цзя Чжэн пришел поглядеть на сына и воскликнул:
– Несчастный! Как ты нас напугал!
Из глаз Цзя Чжэна покатились слезы, и, тяжело вздыхая, он вышел.
Шэюэ успокоилась и перестала думать о смерти. Госпожа Ван приказала подать коричный отвар, напоила им Баоюя, и к нему стали постепенно возвращаться силы. Госпожа Ван на радостях простила Шэюэ, а затем распорядилась драгоценную яшму передать Баочай, наказав ей следить за тем, чтобы Баоюй не снимал яшму с шеи.
«Интересно, где монах нашел яшму? – размышляла госпожа Ван. – И почему он потребовал деньги, а потом вдруг исчез? Может быть, он святой?»
– Судя по словам монаха, он яшму не нашел, а, улучив удобный момент, потихоньку унес, – сказала Баочай.
– Как же это он сделал, если яшма была в доме? – удивилась госпожа Ван.
– Как принес, так и унес, – уверенно ответила Баочай.
– В тот год, когда пропала яшма, старший господин Линь Чжисяо ходил гадать, – вмешались в разговор Сижэнь и Шэюэ, – уже после свадьбы мы сказали второй госпоже Баочай, что в предсказании было слово «шан» – «вознаграждать», и нам показалось, что речь идет о деньгах. Помните, вторая госпожа?
– Да, вы говорили, что в предсказании написано, будто яшму нужно искать в закладных лавках, – подумав, подтвердила Баочай. – Но только сейчас я поняла, что знак «шан», о котором вы слышали, означает вовсе не «вознаграждение» и не деньги, а часть слова «хэшан» – «монах». Теперь, надеюсь, вам ясно, что яшму унес не кто иной, как хэшан?!
– Монах этот странный какой-то! – промолвила госпожа Ван. – Когда Баоюй заболел, он сказал, что в доме у нас есть драгоценность, с помощью которой можно излечить Баоюя, и указал при этом на яшму. Выходит, он знал, что твой муж родился с яшмой во рту. С древнейших времен и поныне ничего подобного не случалось, и мы до сих пор не знаем, что это за яшма. Болеет Баоюй – из-за яшмы, выздоравливает – благодаря яшме, даже родился с яшмой…
Госпожа Ван умолкла и заплакала.
Все, о чем говорила мать, Баоюю было известно, но он никому об этом не говорил, вспоминал только, что видела его душа во время странствий на небесах. Тут в разговор вмешалась Сичунь.
– В тот год, когда была потеряна яшма, – сказала она, – Мяоюй обратилась к духам, и они сказали, что яшма находится «у подножия утеса Цингэн… где растет вековая сосна». Далее шли слова, которых я не запомнила, а под конец говорилось: «А заглянете к нам – и с улыбкой тотчас встретят вас…» Суть кроется в словах «к нам». Уверена, что в стихах подразумевалась обитель, где процветает учение Будды, но вряд ли брат Баоюй мог войти в нее.
Баоюй усмехнулся, а Баочай нахмурила брови.
– Опять ты о Будде! – рассердилась госпожа Ю. – Неужели до сих пор не оставила мысли уйти в монастырь?!
– Не оставила! – подтвердила Сичунь. – И, признаюсь вам откровенно, давно перестала есть мясное!
– Опомнись, дитя мое! – воскликнула госпожа Ван. – И перестань думать об этом!
Сичунь замолчала. Зато Баоюю слова девушки напомнили строки из стихов в книге судеб: «Вдруг оказалась возле Будды во мгле мерцающих лампад…», и он вздохнул. Потом он вспомнил стихи, где говорилось о циновке «си» и цветке «хуа», бросил взгляд на Сижэнь и заплакал.
Баоюй то печалился, то смеялся, и все подумали, что у него снова приступ безумия. Они ведь не знали, что Баоюй прочел книги судеб и знает теперь будущее всех обитателей дворца Жунго.
Несколько дней подряд Баоюй принимал лекарство и постепенно окреп.
Цзя Чжэн успокоился, и теперь мысли его обратились к Цзя Шэ, которому долго еще предстояло находиться в изгнании. Да и гроб с телом матушки Цзя все еще стоял в кумирне. И вот однажды Цзя Чжэн позвал Цзя Ляня и сказал, что собирается отвезти гроб с телом матушки Цзя на юг и там захоронить.
– Вы совершенно правы, господин, – выслушав его, сказал Цзя Лянь. – Надо сделать это, пока вы в отпуске по случаю траура – потом будет некогда. Только я без отца не смею вам ничего советовать. Ваш план хорош, но для его осуществления потребуется несколько тысяч лянов серебра. И хотя власти объявили розыск воров, боюсь, украденного нам не вернуть!
– Я, говоря откровенно, все решил, – признался Цзя Чжэн, – и хочу тебе вот что сказать. Тебе никуда нельзя отлучаться, поскольку мужчин дома нет. Не знаю, как управлюсь один, – ведь придется везти несколько гробов! Возьму с собой, пожалуй, Цзя Жуна – гроб с телом его жены тоже надо отвезти. И гроб Линь Дайюй. Старая госпожа завещала непременно отвезти останки девочки на родину. Не знаю только, удастся ли нам занять столько денег?
– А у кого их займешь? – промолвил Цзя Лянь. – Вы сейчас в трауре, мой отец – в дальних краях. Много денег я сразу раздобыть не смогу – придется заложить дома и землю.
– Но дома построены на казенные средства, – возразил Цзя Чжэн. – Как же их закладывать?
– Дома, в которых мы живем, закладывать, разумеется, нельзя. А остальные на время заложить можно. А вернется отец и восстановят его в должности, тогда выкупим! Но меня беспокоит, что на вас свалилось столько хлопот!
– Главное – похоронить как полагается старую госпожу, – сказал Цзя Чжэн. – А ты здесь хорошенько присматривай за домом!
– Об этом не тревожьтесь, господин! Я хоть и глуп, но постараюсь оправдать ваше доверие! Тех, кто не поедет с вами, прокормить сумею… Если же в дороге вам понадобятся деньги, намекните правителю Лай Шанжуну, когда будете проезжать через его уезд, что вы в стесненных обстоятельствах, и он вас выручит!
– Неудобно просить чужих, – возразил Цзя Чжэн, – ведь речь идет о похоронах матери! Надо как-то самим выходить из положения!
– Пожалуй, вы правы, – согласился Цзя Лянь и вышел. Теперь ему предстояло раздобыть деньги на дорогу Цзя Чжэну.
Цзя Чжэн рассказал, что собирается в путь, госпоже Ван велел, пока его не будет, следить за порядком в доме и выбрал счастливый день для отъезда. Помех больше не было.
Баоюй полностью выздоровел, а Цзя Хуань и Цзя Лань усердно учились.
Перед отъездом Цзя Чжэн позвал Цзя Ляня к себе и сказал:
– В нынешнем году состоятся большие экзамены! Цзя Хуань не сможет принять в них участие. Он мой сын, и ему положено носить траур. Цзя Лань же мне доводится внуком, и траур его не касается. Пусть экзаменуется вместе с Баоюем. Если кто-либо из них получит звание цзюйжэня, это пойдет на пользу семье.
Итак, наставив родных и совершив жертвоприношения в кумирне предков, Цзя Чжэн в сопровождении Линь Чжисяо и других слуг отправился в путь. Провожали его только близкие родственники, и то лишь до первой станции.
После отъезда Цзя Чжэна Баоюй стал готовиться к государственным экзаменам. Госпожа Ван строго следила, чтобы он не ленился, проверяла его, а о Баочай и Сижэнь говорить не приходится!
Надо сказать, что по мере того, как к Баоюю возвращалось здоровье, сам он все больше и больше менялся. Равнодушие к чиновничьей карьере перешло в отвращение, к тому же пропал всякий интерес к девушкам. Однако Баоюй об этом молчал.
Цзыцзюань, проводив гроб с телом Дайюй на родину, сидела у себя в комнате и плакала.
«Какой же Баоюй бесчувственный! – думала она. – Видел, что гроб Дайюй увозят, и ни одной слезинки не уронил! И меня не пришел утешить. Мало того, смеется как ни в чем не бывало, неблагодарный! Только морочит всех своими сладкими речами. Хорошо, что я тогда ночью его не впустила. К Сижэнь он тоже охладел, а на жену вообще не обращает внимания! Шэюэ и других служанок вовсе не замечает. Зря, видно, девушки расточали ему свои ласки!»
Пришла Уэр, поглядела на Цзыцзюань и сказала:
– Опять оплакиваешь барышню Линь Дайюй, сестра? Верно говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Уж как только не расхваливали второго господина Баоюя! И ласковый он, и добрый. Вот моя мать меня к нему и устроила. Однажды он заболел, и я ходила за ним. Так потом он доброго слова мне не сказал, а сейчас вообще не глядит в мою сторону!
– Тьфу, негодница! – фыркнула Цзыцзюань, сдерживая смех. – И не стыдно тебе? Да кто ты такая, чтобы Баоюй на тебя внимание обращал? Он на своих наложниц и то смотреть не желает!.. Не пристало девушке так говорить!
Уэр покраснела. Она хотела сказать, что ничего ей от Баоюя не нужно, что ее возмущает лишь его равнодушие к служанкам, но тут за воротами послышался шум. Кто-то сказал:
– Опять пришел монах и требует десять тысяч лянов серебра! Госпожа Ван волнуется. Некому поговорить с монахом, господина Цзя Ляня, как нарочно, нет дома! И госпожа велела позвать вторую госпожу Баочай, чтобы с ней посоветоваться.
Если хотите узнать, как удалось выпроводить хэшана, прочтите следующую главу.

Две прелестные девушки самоотверженно защищают чудесную яшму;
компания непутевых молодых людей берется за управление домом

Итак, госпожа Ван послала за Баочай служанку, а Баоюй, услышав, что явился монах, бросился с криком к дверям:
– Где мой учитель?
Баоюй долго кричал, потом выбежал во двор и увидел, что Ли Гуй не дает монаху войти.
– Госпожа велела пригласить учителя в дом! – крикнул Баоюй.
Ли Гуй почтительно вытянулся, и монах вразвалку пошел к дому.
Баоюй сразу его узнал. Ведь это был тот самый монах, которого он видел во сне! Тут юноша словно прозрел, подошел к монаху, совершил приветственную церемонию и промолвил:
– Простите, учитель, что не успел встретить вас!..
– А зачем меня встречать? – возразил монах. – Дайте мне деньги, и я уйду!
«Не пристало монаху требовать деньги! – подумал Баоюй и только сейчас заметил, что монах грязный, оборванный, на голове парша. – Еще древние говорили: „Праведник не показывает своего истинного облика, а если показывает – он не праведник“. Надо быть осторожным, чтобы не оплошать. Лучше всего пообещать ему деньги, а потом выведать, что он, собственно, собирается делать».
– Не торопитесь, учитель, – произнес Баоюй. – Присядьте, пожалуйста, сейчас матушка распорядится, деньги вам принесут. А пока позвольте спросить: вы пришли из страны Небесных грез?
– Каких еще грез? – удивился монах. – Пришел я оттуда, откуда явился, уйду туда, куда скроюсь. Ведь это я принес тебе яшму! А знаешь, откуда она взялась?
Баоюй ничего не мог ответить.
– Не знаешь, откуда сам появился, – усмехнулся монах, – а еще других спрашиваешь!
Баоюй был умен от природы, кроме того, побывал в стране Небесных грез, узнал судьбы близких, постиг тайну мирской суеты, но о самом себе ничего не знал. Поэтому слова монаха больно его хлестнули, и он сказал:
– Я знаю, деньги вам не нужны! Возьмите яшму обратно!
– Вот это справедливо, – улыбнулся монах. – Яшма должна вернуться ко мне!
Не промолвив ни слова, Баоюй бросился к себе в комнату, схватил яшму и помчался обратно. Но в дверях столкнулся с Сижэнь. Та отпрянула от неожиданности, а потом промолвила:
– Матушка думает, что ты мирно беседуешь с монахом, и собирает для него деньги. А ты убежал!
– Скажи матушке, что никаких денег не надо, – взволнованно ответил Баоюй, – я отдам ему яшму, и делу конец.
– Еще чего выдумал! – закричала Сижэнь. – В этой яшме – твоя жизнь! Если монах ее унесет, ты опять заболеешь!
– Не заболею! – усмехнулся Баоюй. – Зачем мне яшма, если я прозрел?
И, отстранив Сижэнь, он направился во двор.
– Вернись! – закричала Сижэнь, бросаясь за ним вдогонку. – Я тебе что-то скажу!
– Что ты мне можешь сказать? – на ходу обернувшись, бросил Баоюй.
Сижэнь схватила юношу за рукав и запричитала:
– Когда исчезла яшма, меня едва не лишили жизни! Если отдашь ее, не жить ни тебе, ни мне! Я скорее умру, чем позволю тебе это сделать!
Она вцепилась в Баоюя и не отпускала его.
– Не знаю, умрешь ли ты, а яшму придется отдать! – рассердился Баоюй и оттолкнул Сижэнь. Но она снова вцепилась в него и в голос заплакала.
На шум выбежала девочка-служанка.
– Беги скорее к госпоже! – закричала Сижэнь. – Баоюй хочет отдать свою яшму монаху!
Девочка помчалась к госпоже Ван.
Баоюй еще больше рассердился и попробовал вырваться от Сижэнь, но та еще крепче в него вцепилась, до боли сжав пальцы.
Больше всех волновалась Цзыцзюань: забыв о своих обидах, она выбежала из комнаты и тоже стала удерживать юношу.
Девушки вцепились в Баоюя мертвой хваткой, и освободиться не было никакой возможности. Тогда Баоюй со вздохом произнес:
– Вы держите меня из-за куска какой-то яшмы, а ведь я могу уйти без нее! Что вы тогда будете делать?
Сижэнь и Цзыцзюань разразились горестными воплями. Тут, к счастью, прибежали госпожа Ван и Баочай.
– Баоюй! – закричала госпожа Ван. – Опомнись!
– В чем дело? – спросил Баоюй. – Я опять причиняю вам неприятности? Вечно эти служанки поднимают шум из-за пустяков! Монах требовал десять тысяч лянов серебра, и я решил отдать ему яшму, сказав, что она фальшивая. Видя, что мы не дорожим яшмой, он, возможно, сбавил бы цену.
– Так бы и сказал! – с облегчением промолвила госпожа Ван. – Зачем было пугать служанок?
– И все же, – сказала Баочай, – монах этот не простой! Не обрушатся ли на нас несчастья, если отдать ему яшму? А деньги можно найти, заложить, например, мои украшения!
– Так, пожалуй, и сделаем, – согласилась госпожа Ван.
Баоюй молчал. Тогда Баочай взяла у него яшму из рук и сказала:
– Тебе незачем больше встречаться с монахом, мы сами с госпожой отдадим ему деньги!
– Можно не возвращать ему яшму, – покорно произнес Баоюй, – но увидеться с ним еще раз мне просто необходимо!
Сижэнь все не отпускала Баоюя. Баочай подумала и сказала:
– Отпусти его, пусть идет, если хочет!
– Эх вы! – укоризненно покачал головой Баоюй. – Яшма вам дороже меня. Вот возьму и уйду с монахом! Что вы станете тогда делать с этим куском камня?
Сижэнь снова хотела вцепиться в Баоюя, но постеснялась госпожи Ван и Баочай. Воспользовавшись случаем, Баоюй выбежал из комнаты.
Сижэнь, подумав, что у Баоюя снова приступ безумия, велела девочке-служанке передать Бэймину, чтобы наказал слугам у всех трех ворот дворца хорошенько следить за вторым господином.
Девочка вышла, а госпожа Ван и Баочай стали расспрашивать Сижэнь, как все было.
Сижэнь рассказала.
Обеспокоенные госпожа Ван и Баочай велели служанке предупредить слуг, чтобы глаз не спускали с монаха и запомнили каждое его слово. Служанка вернулась и доложила:
– Второй господин и в самом деле не в себе. Он попросил монаха взять его с собой.
– Этого еще не хватало! – воскликнула госпожа Ван. – А что ответил монах?
– Сказал, что ему нужна яшма, а не Баоюй.
– И не требует денег? – удивилась Баочай.
– О деньгах разговора не было, – ответила служанка. – Затем монах и второй господин стали беседовать и смеяться, но никто из слуг их разговора не понял.
– Дураки! – рассердилась госпожа Ван. – Не могли понять всего, так хотя бы запомнили, о чем вообще шла речь. Позови слугу, который слышал их разговор!
Явился слуга, поднялся на террасу, приблизился к окну и почтительно справился о здоровье госпожи Ван.
– Неужели вы не могли хоть что-то запомнить из разговора? – напустилась на слугу госпожа Ван.
– Некоторые слова я помню, – отвечал слуга. – Речь шла о какой-то горе Дахуаншань, утесе Цингэн, стране Небесных грез, нитях, связывающих с суетным миром.
Госпожа Ван тоже не поняла. Зато Баочай испуганно округлила глаза и не могла вымолвить ни слова. Она хотела приказать слугам немедленно позвать Баоюя, но тут он явился сам и, хихикая, сказал:
– Все в порядке! Все в порядке!..
– Что означают твои безумные речи? – спросила госпожа Ван.
– Почему безумные? – удивился Баоюй. – Я давно знаю этого монаха. Он приходил со мной повидаться. Неужели вы думаете, что ему нужны были деньги? Он совершил доброе дело, все объяснил и ушел. Вот я и говорю: все в порядке!
Госпожа Ван не поверила и велела слуге все разузнать у привратников. Вскоре слуга вернулся и доложил:
– Монах и в самом деле ушел и сказал на прощанье: «Передайте госпоже, чтобы не беспокоилась – деньги мне не нужны. Пусть только разрешит второму господину почаще меня навещать. Все свершится, как предопределено судьбой – таков непреложный закон».
– Оказывается, это добрый монах! – воскликнула госпожа Ван. – Где же он живет?
– Привратник его спросил, а он говорит, что второй господин Баоюй знает, – ответил слуга.
– Ты знаешь, где живет монах? – спросила госпожа Ван, немало удивившись.
– Трудно сказать, – ответил Баоюй. – И далеко и близко.
– Что ты болтаешь! – вскричала Баочай. – Сейчас же прекрати! Ведь батюшка и матушка тебя любят, и батюшка велел тебе во что бы то ни стало добиться славы и высокого положения!
– А разве я говорю не о том же? – возразил Баоюй. – Неужели вам не ведома истина: «Если один сын уйдет в монахи, семь поколений его предков вознесутся на небеса»?
– Что за несчастная у нас судьба! – вздохнула госпожа Ван. – Сичунь твердит, что уйдет в монастырь, а теперь еще ты! Зачем мне после этого жить?!
И госпожа Ван громко заплакала.
– Я пошутил, – с улыбкой произнес Баоюй.
– И все остальное было шуткой? – спросила госпожа Ван, перестав плакать.
– Вернулся второй господин Цзя Лянь! – сообщила вбежавшая в комнату девочка-служанка. – На нем лица нет, и он просит вас, госпожа, выйти к нему!
Взволнованная госпожа Ван распорядилась:
– Позови его сюда! Баочай может остаться, Цзя Лянь давно ее знает!
После обмена приветствиями Цзя Лянь стал рассказывать:
– Только что пришло письмо от отца. Он тяжело болен и велит мне немедля приехать. А то не застану его живым.
Из глаз Цзя Ляня покатились слезы.
– Он не пишет, чем болен? – спросила госпожа Ван.
– Сначала простудился, а потом признали чахотку, – ответил Цзя Лянь. – Человек, передавший письмо, тоже советует поспешить с приездом, и я пришел доложить вам, госпожа, что немедленно отправляюсь в путь. Цзя Цян и Цзя Юнь хоть и глупы, но все же мужчины, и если случится что-нибудь, доложат госпоже. Домашние дела я привел в полный порядок. Цютун не пожелала у нас оставаться, и я велел отправить ее к матери. Думаю, так лучше, да и Пинъэр спокойнее. Вот только Цяоцзе остается без присмотра, но Пинъэр добра и не даст ее в обиду. Дочка у меня умная, но характером в мать, еще круче, так что прошу вас, госпожа, не оставлять ее своими поучениями!
Он вынул платок и смахнул набежавшие слезы.
– У твоей дочки есть родная бабушка, вот и оставь девочку на ее попечение, – возразила госпожа Ван.
– Вы убиваете меня, госпожа, своими словами! – воскликнул Цзя Лянь. – Я ведь от вас ничего не требую, только прошу меня пожалеть!
Цзя Лянь опустился перед госпожой Ван на колени.
– Встань! Ведь тут женщины! – промолвила госпожа Ван и спросила: – Если задержишься у отца, а в это время кто-нибудь посватается к твоей дочери? Ждать твоего возвращения или поступать так, как решит твоя мать?
– Не дожидайтесь меня! Решайте с матушкой по своему усмотрению!
– Перед отъездом напиши дяде Цзя Чжэну, пусть знает, что дома не осталось мужчин, – сказала госпожа Ван, – и попроси его поскорее возвращаться. Ведь неизвестно, когда ты приедешь!
– Слушаюсь! – ответил Цзя Лянь и собрался уходить, но потом вдруг повернулся и добавил: – В доме у нас достаточно слуг, а вот в саду никого нет! Бао Юн уехал вместе с господином. Второй господин Сюэ Кэ, живший в доме тетушки Сюэ по соседству с садом, переехал в другое место. Все строения в саду пустуют, а присматривать за ними некому, так что велите, госпожа, слугам каждый день обходить сад! Земля, на которой стоит кумирня Бирюзовой решетки, принадлежит нам. Мяоюй исчезла неизвестно куда, и монахини просят прислать к ним кого-нибудь из нашего дома, чтобы распоряжался имуществом кумирни.
– Мы не знаем, как со своими делами управиться, а ты говоришь о какой-то кумирне! – рассердилась госпожа Ван. – Лучше бы помолчал! Если об этом узнает Сичунь, снова начнет грозить, что уйдет в монахини. А это позор для нашей семьи!
– Подумайте, госпожа, и о том, – сказал Цзя Лянь, – что у четвертой барышни родителей нет, старший брат уехал, а жена его плохо обращается с девушкой. Я даже слышал, что Сичунь несколько раз пыталась покончить с собой. Так пусть лучше уйдет в монастырь. Зачем ее отговаривать?
– Сама не знаю, что делать! – воскликнула госпожа Ван. – Пусть жена Цзя Чжэня поступает, как сочтет нужным.
Выйдя от госпожи Ван, Цзя Лянь созвал слуг, распределил между ними обязанности, написал письмо Цзя Чжэну и собрался в путь. Пинъэр и другие, как обычно, сказали ему на дорогу несколько напутственных слов. Цяоцзе горько плакала, прощаясь с отцом. Оставаться на попечении Ван Жэня она отказалась. А когда узнала, что все дела отец поручил Цзя Цяну и Цзя Юню, расстроилась, но виду не подала. Проводив отца, девочка стала жить вместе с Пинъэр.
Фэнъэр и Сяохун сразу же после смерти Фэнцзе пожелали уйти. Первая попросила отпуск, а вторая сослалась на болезнь. Пинъэр хотела взять в дом какую-нибудь девочку, чтобы была подружкой Цяоцзе, а заодно помогала по хозяйству. Кроме Селуань и Сыцзе, бывших любимиц матушки Цзя, подходящих не было. Но Сыцзе, как оказалось, вышла замуж и уехала, а Селуань была просватана и со дня на день должна была переехать в дом мужа. Поэтому пришлось Пинъэр отказаться от своего намерения.
Между тем Цзя Юнь и Цзя Цян, проводив Цзя Ляня, пришли к госпожам Син и Ван.
Почувствовав себя хозяевами, юноши стали жить во внешнем кабинете, постоянно скандалили со слугами, водили дружков и устраивали попойки. Дошло даже до азартных игр, но женщины, не выходившие из внутренних покоев, ничего об этом не знали.
Пришли однажды Ван Жэнь и старший дядя Син. Им пришлась по душе веселая, бесшабашная жизнь Цзя Юня и Цзя Цяна. Они зачастили во дворец, якобы для того, чтобы присматривать за домом, а сами играли на деньги и пьянствовали.
Наиболее старательных слуг взял с собой Цзя Чжэн, другие уехали с Цзя Лянем, и дома остались лишь сыновья и племянники из семей лай и линь. Привыкшие жить за счет родителей, они совершенно не разбирались в хозяйстве и сейчас, оставшись без старших, словно лошади без узды, делали что хотели, тем более что Цзя Цян и Цзя Юнь всячески им потакали. И во дворце Жунго теперь творилось что-то невообразимое.
Цзя Цян хотел было вовлечь в свою компанию Баоюя, но Цзя Юнь ему отсоветовал.
– Баоюю не суждена такая жизнь, – сказал он. – Когда-то я нашел ему девушку, красивее небесной феи. Отец ее сборщик налогов, владеет закладными лавками. Я написал ему об этом письмо. Но, видно, не суждено ему счастье. – Цзя Юнь огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, продолжал: – Ведь он давно связан с Баочай! Неужели не знаешь? А Линь Дайюй! Кому не известно, что она умерла с тоски по Баоюю? У каждого своя судьба! А из-за того письма Баоюй возненавидел меня. Он думал, меня подкупили, чтобы его сосватать!
Выслушав Цзя Юня, Цзя Цян отказался от своего намерения. Ни тот ни другой не знали, что после встречи с монахом Баоюй захотел порвать узы, связывающие его с бренным миром. Заявить об этом госпоже Ван он не посмел, но стал чуждаться Сижэнь и Баочай, а на молодых служанок, которые с ним заигрывали, не обращал никакого внимания. Да и домашние дела перестали его интересовать. Чтобы госпожа Ван и Баочай его не корили, он делал вид, будто старательно занимается, а сам не мог дождаться, когда наконец придет монах и уведет его в страну бессмертных. Окружающие казались ему людьми серыми, заурядными. Ему было тягостно находиться дома, и каждую свободную минуту он проводил с Сичунь. Они понимали друг друга, и желание Баоюя уйти в монахи с каждым днем крепло. Он даже перестал замечать Цзя Хуаня и Цзя Ланя.
Отец Цзя Хуаня был в отъезде, мать умерла, госпожа Ван уделяла ему мало внимания, и он пошел по пути Цзя Цяна. Цайюнь ничего не могла сделать. На все попытки удержать его Цзя Хуань отвечал грубостью и оскорблениями.
Юйчуань считала Баоюя совсем ненормальным и попросила мать взять ее домой.
Итак, Цзя Хуань и Баоюй, обладая совершенно различными склонностями, занимались чем вздумается, но никто этого не подозревал. Только Цзя Лань, за которым неусыпно следила мать, продолжал усердно учиться, писал сочинения и показывал их Цзя Дайжу. Но Дайжу стал болеть, часто лежал в постели, и Цзя Ланю самому приходилось трудиться.
Ли Вань жила замкнуто, выходила из дому затем лишь, чтобы справиться о здоровье госпожи Ван или повидаться с Баочай. Все свое время она посвящала сыну.
Таким образом, каждый из обитателей дворца Жунго заботился только о себе.
Пользуясь случаем, Цзя Хуань, Цзя Цян и вся их компания совсем распоясались. Воровали и продавали вещи, а Цзя Хуань дошел до того, что оставался на ночь у веселых девиц и предавался азартным играм.
Однажды во время попойки Ван Жэнь и дядюшка Син по прозвищу Дурак разошлись вовсю, позвали еще нескольких собутыльников и стали горланить песни.
– Не умеете вы развлекаться! – кричал Цзя Цян. – Сейчас я объявлю застольный приказ!
– Объявляй! – зашумели остальные.
– Давайте играть на слово «луна»! – предложил Цзя Цян. – Я буду читать стихи, и как только произнесу слово «луна», посчитаем, каким будет оно по порядку от начала стихотворения. Затем начнем считать всех подряд от меня, и на кого падет это число, тот выпьет кубок вина! Распорядитель игры определит, что говорить перед тем, как пить вино, и что после. Кто нарушит приказ, будет пить три больших кубка!
Все согласились. Цзя Цян первым осушил кубок и произнес:

…Пусть взлетают крылатые кубки,^[78]
Чтоб луну напоить допьяна…^[79]

Слово «луна» выпало на Цзя Хуаня. Цзя Цян велел ему прочесть строку со словом «корица», и Цзя Хуань прочел:

…И в безмолвье холодной росой
Увлажнились цветы на корице…^[80]

– Что дальше? – спросил Цзя Хуань.
– А теперь прочти стихи со словом «аромат», – потребовал Цзя Цян.
Цзя Хуань прочел:

…И в тот же миг небесный аромат,
Струясь, вознесся выше облаков…^[81]

– Да не игра это, а скука! – вскричал дядюшка Син. – Изображаешь из себя ученого, а в стихах ничего не смыслишь! Издевательство, вот что это такое! Сыграем лучше в угадыванье пальцев! Кто не отгадает, будет пить штрафной кубок и петь. А не умеет петь – расскажет что-нибудь смешное.
– Годится! – закричали все.
Стали играть. Ван Жэнь проиграл и спел песню.
– Великолепно! – орали дружки.
Затем еще кто-то спел.
Но дядюшка Син, когда проиграл, петь отказался и предложил рассказать смешную историю.
– Рассказывай, так и быть, – согласился Цзя Цян, – но если не будет смешно, оштрафуем.
Дядюшка Син выпил вина и стал рассказывать:
– В одной деревне был храм императора Юань-ди, а рядом – кумирня духа-хранителя деревни. Юань-ди часто приглашал в гости духа и беседовал с ним. Однажды храм ограбили, и Юань-ди велел духу-хранителю произвести расследование. «В наших местах грабителей нет, – сказал дух. – Это из-за нерадения ваших небесных полководцев к нам проникли грабители из других мест», – «Глупости! – возмутился Юань-ди. – Ты дух-хранитель нашей деревни, и я спрошу с тебя за грабеж! Вместо того чтобы изловить разбойников, ты обвиняешь в нерадении моих полководцев!»
Дух тогда и говорит:
«Пожалуй, вы правы, стражи ни при чем, это храм ваш не так построен, как надо».
«Что же в нем плохого?» – спрашивает Юань-ди.
«Сейчас скажу», – отвечает дух.
Осмотрел он все и говорит:
«Дверь, владыка, находится позади вас, и вам не видно, кто входит в храм. А у меня за спиной – каменная стена. Надо и у вас соорудить стену, тогда грабежи прекратятся». Юань-ди послушался духа и приказал полководцам соорудить стену. Небесные полководцы вздохнули и говорят: «Чтобы соорудить стену, надо людей нанять. А чем им платить? Нынче никто не покупает курительных свечей». Так и не смогли полководцы выполнить приказ Юань-ди. Тут выступил вперед полководец Черепаха и говорит: «Пользы от вас никакой! Слушайте же, что я скажу. Дверь надо снять, а ночью я своим панцирем загорожу проход. Прочнее стены будет!»
«Прекрасно! – воскликнули небесные полководцы. – И денег тратить не надо, и стена получится прочная!»
Как сказал полководец Черепаха, так и сделал. Но прошло несколько дней, и храм опять обокрали. Пришли тогда небесные полководцы к духу-хранителю деревни и говорят: «Ты уверял, что, если поставить стену, грабежи прекратятся. Но храм снова ограбили!»
«Значит, стена непрочная», – ответил дух.
Зашумели тут полководцы: «Пойди сам погляди!»
Пошел дух, поглядел. Стена прочная. Как же через нее грабители в храм проникли? Пощупал стену рукой и воскликнул:
«Я думал, стена настоящая, а она фальшивая!»^[82]
Все расхохотались.
– Вот так дядюшка Дурак! – покатываясь со смеху, сказал Цзя Цян. – Я тебя не обижал, а ты меня черепахой обзываешь! Пей штрафной кубок!
Дядюшка Син осушил кубок, совсем захмелел и стал жаловаться на свою сестру, а Вань Жэнь – на свою. Оба не скупились на колкие и язвительные замечания. Цзя Хуань, расхрабрившись от вина, стал ругать Фэнцзе, которая будто бы жестоко с ним обращалась.
– Человек должен быть добрым и справедливым, – поддакнули остальные, – а Фэнцзе, пользуясь покровительством старой госпожи, творила всякие бесчинства, а потом, как говорится, «обожгла себе хвост». Теперь дочке ее придется расплачиваться за зло, содеянное матерью!
Цзя Юнь вспомнил, как однажды обидела его Фэнцзе, а Цяоцзе, увидев его, расплакалась, и тоже принялся поносить покойницу и ее дочь.
– Пей лучше вино! – оборвал его Цзя Цян. – Зачем злословить?
– Сколько лет девочке? – стали спрашивать гости. – Хороша ли она собой?
– Тринадцать лет ей, – ответил Цзя Цян. – Настоящая красавица!
– Жаль, что она родилась в вашей семье! – воскликнули гости. – Будь она из бедной семьи, ее родители и братья могли бы стать чиновниками и разбогатеть.
– Каким образом? – спросили все в один голос.
– Я недавно узнал, – стал рассказывать один из гостей, – что где-то в дальних краях есть ван, большой охотник до наслаждений. Он ищет вторую жену и обещает забрать к себе и родителей девушки, которая ему приглянется. Бывает же такое счастье на свете!
Никто не придал его словам особого значения, только у Ван Жэня мелькнула недобрая мысль. Однако он и виду не подал и продолжал пить вино.
– Вот где веселье! – раздались возгласы, и на пороге появились сыновья Лай Да и Линь Чжисяо.
– Вы почему опоздали? – закричали тут все. – Уж мы заждались!
– Прошел слух, будто в доме опять что-то случилось, – стали оправдываться молодые люди, – и мы забеспокоились. Но потом оказалось, это не у нас.
– Не у нас, и ладно, – отвечали гости. – Нечего было задерживаться!
– Хоть и не у нас, но некоторое отношение к нам имеет, – возразили оба. – Знаете, о ком речь? О почтенном господине Цзя Юйцуне. Говорят, ему надели кангу и собираются везти на допрос в судебную палату! А ведь он состоит в родственных отношениях с нашими господами! Вот мы и решили дождаться, когда его повезут, надеялись разузнать, не грозят ли нашим господам новые неприятности.
– Пожалуй, вы правы, – согласился Цзя Юнь. – Ладно, садитесь, потом все расскажете!
Молодые люди стали отнекиваться, но затем все же выпили и продолжали рассказывать:
– Господин Цзя Юйцунь – человек способный, умеет находить покровителей и благодаря им получил высокую должность. Однако он жаден до денег и несколько раз попадался на вымогательстве. В обвинении говорится, что он обирал подчиненных – брал взаймы и не возвращал. А государь наш, – пусть здравствует он десять тысяч лет, – самый мудрый и просвещенный, самый гуманный и добрый из всех правителей, не щадит алчных, тех, кто грабит народ или, пользуясь властью, обманывает людей. Как только ему донесли на Цзя Юйцуня, он немедля издал указ об его аресте. И если обвинение подтвердится, Цзя Юйцуню несдобровать! Если же донос окажется ложным, плохо придется тому, кто оклеветал Цзя Юйцуня. В обоих случаях появится вакансия и кому-то посчастливится стать чиновником.
– Твой старший брат и так счастлив! – сказали дружки сыну Лай Да. – Разве плохо быть начальником уезда?
– Так-то оно так, – отвечал сын Лай Да, – но если он будет поступать подобно Цзя Юйцуню, долго не продержится!
– Неужто и у него руки загребущие? – удивились все.
Юноша кивнул и осушил кубок.
– Больше ничего не удалось разузнать?
– Об этом ничего. Еще говорят, будто поймали разбойников, орудовавших на морском побережье, и доставили на допрос в судебный ямынь. И схватили злодеев, которые похищали людей. Они прятались здесь же, в городе. Это благодаря старанию господ, которые служат при дворе государя.
– Значит, те, что были в городе, пойманы! – воскликнули все в один голос. – А ограбивших наш дом не нашли?
– Об этом мы ничего не знаем, – отвечали молодые люди. – Слышали, правда, будто один из разбойников похитил какую-то женщину и увез на морское побережье, но женщина не покорилась ему, и он ее убил. После чего вместе с сообщниками хотел бежать через заставу, но все они были схвачены и казнены.
– Уж не Мяоюй ли это, которую похитили из кумирни Бирюзовой решетки? – сказал кто-то.
– Ну конечно это она! – вскричал Цзя Хуань. – Эту Мяоюй я больше всех ненавидел! Вечно ходила с кислой рожей. Зато стоило ей увидеть Баоюя, как она расплывалась в улыбке. А на меня и смотреть не хотела! Вот было бы хорошо, если б это оказалась она!
– А может, и не она, – сказал кто-то. – Разве мало похищают людей?
– А по-моему, Цзя Хуань прав! – вмешался Цзя Юнь. – Недавно мне рассказывали, что одной монашке из кумирни приснилось, будто Мяоюй убита.
– Мало ли что приснится! – засмеялись все. – Выдумки это!
– Выдумки или не выдумки – нас не касается! – вскричал дядюшка Син. – Давайте поедим, а ночью будем играть!
Игра продолжалась до четвертой стражи, пока за дверью не послышался голос слуги:
– Четвертая барышня Сичунь повздорила с женой своего брата и остригла волосы. Она просит госпожу Син и госпожу Ван отпустить ее в монастырь, иначе грозится покончить с собой. Госпожи Син и Ван не знают, что делать, и просят на совет господ Цзя Цяна и Цзя Юня.
Цзя Юнь давно слышал, что Сичунь собирается в монастырь, и был уверен, что отговорить ее невозможно. Поэтому сказал Цзя Цяну:
– Мы ничем не можем помочь госпожам, а тем более что-либо решить. Поговорим для виду с четвертой барышней. Не послушает нас – дело ее! Напишем письмо Цзя Ляню, чтобы не оказаться потом виноватыми.
Решив так, они направились к госпожам Син и Ван и принялись уговаривать Сичунь отказаться от своего намерения. Сичунь твердила свое, а потом попросила, если ее не отпустят, отвести ей пустую комнату, где она могла бы читать сутры и молиться Будде.
Тогда госпожа Ю, опасаясь, как бы девушка не покончила с собой, сказала:
– Если отпустить ее, люди подумают, будто мы вынудили барышню уйти в монастырь! Пусть лучше останется дома, я буду за ней присматривать! А брат Цзя Цян сообщит обо всем в письме Цзя Ляню и Цзя Чжэню.
Если хотите знать, что сказали на это госпожи Син и Ван, прочтите следующую главу.

Дядя и брат, вспомнив прежние обиды, мстят беззащитной девочке;
жена и наложница, встревоженные загадочными высказываниями, пытаются вразумить странного юношу

Итак, госпожи Син и Ван, выслушав госпожу Ю, поняли, что уговорить Сичунь отказаться от своего намерения не удастся, и госпожа Ван сказала:
– Желание Сичунь уйти в монастырь, видимо, связано с ее прошлой жизнью, и мы не в силах ее удержать. Но чтобы люди не подумали о нас плохо, – обратилась госпожа Ван к девушке, – надо сделать так, как советует жена твоего старшего брата. Оставить тебя дома и разрешить заниматься самоусовершенствованием. Это будет доброе дело. Вот только волос стричь не надо. Не все ли равно, острижены волосы или нет, если желание твое искренне. Вспомни, ведь Мяоюй тоже не остригла волос. Кстати, не верю я, что она с кем-то сбежала. Так вот, если твое решение неизменно, мы согласны считать дом, где ты живешь, твоей кельей, а служанок твоих – послушницами. Надо только поговорить с ними. Захотят при тебе остаться – мы их не выдадим замуж, а откажутся – позаботимся о них!
Слова госпожи Ван успокоили Сичунь, она поблагодарила ее, вытерла слезы, а затем поклонилась госпоже Син, Ли Вань, госпоже Ю и остальным.
Госпожа Ван позвала служанок и спросила, хотят ли они разделить участь барышни и стать монахинями.
– Как вам будет угодно, госпожа, – отвечала за всех Цайпин.
Госпожа Ван поняла, что служанки не жаждут уйти в монахини, и стала думать, кого бы оставить с Сичунь. Сичунь опасалась, как бы весь этот разговор не повредил здоровью Баоюя, который тоже был здесь. Но, против ее ожиданий, Баоюй оставался спокойным и лишь произнес со вздохом:
– Да, поистине трудно кого-то найти.
Сижэнь слова Баоюя опечалили. Баочай украдкой уронила слезу, подумав, что Баоюй не в себе.
Госпожа Ван хотела спросить других служанок, но тут Цзыцзюань опустилась перед ней на колени и проговорила:
– Госпожа, как собираетесь вы поступить с девушками, состоявшими при четвертой барышне?
– Насильно заставить их идти в монахини я не могу! – ответила госпожа Ван. – Все зависит от их собственного желания.
– Барышня сама захотела заниматься самоусовершенствованием, служанки тут ни при чем, – промолвила Цзыцзюань. – Пусть не сочтут это другие служанки упреком, каждый поступает так, как считает нужным. Я долго служила барышне Линь Дайюй, и вы, госпожа, знаете, как она любила меня. Доброта ее поистине простиралась выше гор, и я не знаю, как ее отблагодарить! До сих пор раскаиваюсь в том, что не последовала за ней. Но сделать этого я не могла, потому что не успела отблагодарить господ за их великие милости. Ныне же прошу разрешить мне до конца жизни прислуживать четвертой барышне. О большем счастье я и не мечтаю.
Госпожи Син и Ван долго молчали. Баоюй при упоминании о Дайюй расстроился до слез. Но потом вдруг расхохотался и воскликнул:
– Мне не следовало ничего говорить! Но матушка своей милостью отдала Цзыцзюань мне в услужение, и теперь я осмелюсь просить матушку разрешить ей поступить по собственному усмотрению.
Госпожа Ван не без удивления заметила:
– Прежде, когда твои сестры выходили замуж, ты убивался и плакал, а сейчас не возражаешь против того, чтобы четвертая сестра ушла в монахини. Что сталось с тобой?
– Если четвертой сестре и в самом деле разрешено стать монахиней и она не изменит своего решения, я кое-что скажу матушке.
– Какой же ты смешной, второй брат! – проговорила Сичунь. – Разве посмела бы я вести об этом речь с госпожами, если бы не была тверда в своем решении? Могу повторить слова Цзыцзюань: «О большем счастье я и не мечтаю!» Если же откажут, мне останется лишь умереть. Так что не бойся, брат! Говори, что хотел!
– Пусть не думают, что я разглашаю какую-то тайну, – проговорил Баоюй, – но все должны знать, что предопределила судьба. Разрешите, я прочту стихотворение!
– У людей горе, а ты вздумал читать стихи! – зашумели все. – Даже зло берет!
– Это не мои стихи! – возразил Баоюй. – Я побывал в одном месте и там их прочел, а теперь хочу, чтобы и вы послушали.
– Ну ладно, читай, но не городи чушь.
И Баоюй прочел:

Весны нет краше третьей трети,
Но все уходит на закат.


И на монашеское платье
Сменила дева свой наряд.


Как жаль! Сиятельная дама
Из дома, где кругом шелка,


Вдруг оказалась возле Будды
Во мгле мерцающих лампад…

Больше всех стихи взволновали Баочай и Ли Вань.
– Амитаба! – воскликнули они. – В Баоюя вселилась нечистая сила!
Госпожа Ван только головой покачала и спросила:
– Где ты прочел эти стихи?
– Не спрашивайте, матушка, – отвечал Баоюй, – прочел я их там, где они записаны.
Госпожа Ван подумала и вдруг заплакала:
– Не говори ерунды! Скажи, откуда ты знаешь эти стихи? Теперь я все поняла! Но что же мне делать? Как быть? Ах, поступайте как вздумается! Только подождите, пока я навеки закрою глаза!
Баочай старалась успокоить госпожу Ван, но, услышав ее слова, почувствовала, как сжалось от боли сердце, и горько заплакала. Сижэнь упала бы на пол без чувств, не подхвати ее Цювэнь.
Один только Баоюй не плакал, не утешал никого, молча стоял. Цзя Лань и Цзя Хуань поспешили улизнуть.
– Брату Баоюю больно, что Сичунь уходит в монахини, вот он и болтает с горя всякие глупости, – пыталась утешить Ли Вань госпожу Ван, – его болтовню нельзя принимать всерьез. Решайте скорее, как быть с Цзыцзюань, она все еще стоит на коленях.
– Что я могу сделать?! – вскричала госпожа Ван. – Никого не заставишь свернуть с избранного пути! К тому же это, как сказал Баоюй, предопределено судьбой!
Цзыцзюань низко поклонилась госпоже Ван, а затем Баоюю и Баочай. Сичунь тоже поклонилась госпоже Ван и поблагодарила ее.
– Амитаба! – воскликнул Баоюй. – Вот и хорошо! Не ожидал я, сестра, что ты первой ступишь на праведный путь!
Баочай с трудом сдерживалась, чтобы не выдать охвативших ее чувств. Сижэнь, не стесняясь госпожи Ван, выкрикивала сквозь рыдания:
– Я тоже хочу уйти в монахини!..
– Желание твое похвально, – ласково сказал Баоюй, – но судьба не предопределила тебе наслаждаться подобным счастьем!
– Значит, я должна умереть? – проговорила Сижэнь.
Горе Сижэнь тронуло Баоюя, но он промолчал.
Уже наступила пятая стража. Баоюй уговорил мать лечь отдохнуть. Разошлись постепенно и остальные.
Цайпин находилась в услужении у Сичунь до тех пор, пока не была выдана замуж. А Цзыцзюань твердо решила остаться с ней навсегда. Но об этом речи не будет.

Тем временем Цзя Чжэн сопровождал на родину гроб с телом матушки Цзя. Ехать приходилось медленно – по всем водным путям в столицу возвращались войска из похода на юг.
В пути Цзя Чжэн встретил чиновника из приморской провинции и узнал от него, что правитель Чжэнь-хая императорским указом вызван в столицу. Цзя Чжэн обрадовался. Теперь по крайней мере Таньчунь побывает дома. Одно беспокоило: не удалось выяснить, когда они выедут.
Поездка затянулась, Цзя Чжэну не хватало денег, и он вынужден был послать со своим человеком письмо Лай Шанжуну с просьбой одолжить пятьсот лянов серебра.
За несколько дней удалось проплыть по реке лишь немногим больше десяти ли. Тут вернулся слуга и вручил Цзя Чжэну письмо Лай Шанжуна, в котором тот сообщил о своих затруднениях и посылал всего пятьдесят лянов серебра.
Цзя Чжэн оскорбился и велел слуге отвезти деньги обратно и передать Лай Шанжуну извинение за причиненное беспокойство.
Лай Шанжун понял свою оплошность и, чтобы исправить дело, прибавил еще сто лянов и попросил слугу замолвить за него перед Цзя Чжэном словечко. Но слуга, вопреки ожиданиям, швырнул деньги на пол и ушел.
Встревоженный Лай Шанжун тотчас же написал письмо домой, советуя отцу уйти со службы, пока не поздно.
Получив письмо, Лай Да попросил Цзя Цяна и Цзя Юня походатайствовать перед госпожой Ван, чтобы его отпустили. Зная, что это бесполезно, Цзя Цян не стал обращаться к госпоже Ван, а через день сообщил Лай Да, что госпожа Ван в просьбе отказала. Тогда Лай Да попросил отпуск, а сам послал человека к Лай Шанжуну передать, чтобы тот под предлогом болезни отказался от службы. Госпожа Ван, разумеется, об этом не знала.
Цзя Юнь между тем, ничего не подозревая, продолжал играть в азартные игры и проиграл крупную сумму денег. Попросил взаймы у Цзя Хуаня, но у того не было ни гроша – все сбережения, оставшиеся после матери, он давно промотал. И теперь, вспомнив, как его унижала Фэнцзе, решил воспользоваться отъездом Цзя Ляня и с помощью Цзя Юня отомстить за свою обиду ни в чем не повинной Цяоцзе.
– Ты старше, а не умеешь раздобывать деньги! – сказал он Цзя Юню. – Чуть что – сразу ко мне!
– Странно ты рассуждаешь! – удивился Цзя Юнь. – Знаешь ведь, что денег мне взять неоткуда!
– Ты разве не слышал, что какой-то ван из дальних краев хочет купить наложницу? Вот и узнал бы у дяди Ван Жэня, нельзя ли продать Цяоцзе? – посоветовал Цзя Хуань.
– Я давно хотел с тобой об этом поговорить, но боялся, – отвечал Цзя Юнь. – Кто посмеет обратиться в такую семью, как наша, с просьбой продать наложницу?
Тут Цзя Хуань что-то прошептал на ухо Цзя Юню. Цзя Юнь промолчал. Уж очень наивным показалось ему то, что сказал Цзя Хуань.
– О чем вы тут шепчетесь? – спросил Ван Жэнь, неожиданно появляясь на пороге. – Что-то скрываете от меня?
Цзя Юнь тихонько рассказал ему о своем разговоре с Цзя Хуанем.
– Хорошо придумали! – воскликнул Ван Жэнь и даже руками всплеснул. – Вот тогда у нас и деньги появятся! Главное – не трусьте! А мне бояться нечего—я вправе распоряжаться судьбой родной племянницы. Только пусть сперва третий господин Цзя Хуань поговорит со старшей госпожой Син, а я со своей стороны потолкую со старшим дядей Сином. Когда же госпожи спросят, что мы об этом думаем, будем в один голос твердить, что сейчас это единственный выход из положения.
После того как они обо всем договорились, Цзя Юнь пошел к госпожам Син и Ван, а Ван Жэнь – к старшему дяде Сину. Цзя Юнь, не жалея слов, расхваливал свое предложение, суля всем необычайные выгоды.
Госпоже Ван предложение показалось заманчивым, хотя она не особенно в него верила. Госпожа Син тоже не возражала, полностью положившись на дядюшку Сина, и велела за ним послать, чтобы переговорить лично!
Дядюшка Син знал, что внакладе не останется, и принялся уговаривать сестру:
– Это вполне приличная партия для вашей внучки! Ван – человек влиятельный, и ваш муж, можно ручаться, будет тут же восстановлен в должности, а это пойдет на пользу всему дому Жунго.
У госпожи Син, легковерной по натуре, слова дядюшки не вызвали ни малейшего сомнения и она пригласила на переговоры Ван Жэня. А тот, разумеется, обрисовал все в таких ярких тонах, что госпожа Син немедля позвала Цзя Юня и велела ему взять на себя это дело. Тотчас же к вану были посланы люди.
Князь, в свою очередь, послал людей во дворец Жунго посмотреть на будущую наложницу. Цзя Юнь их перехватил по дороге и сказал:
– Мы обманули родню, сказав, что ван сватает девочку. Но это не важно, все делается с согласия бабушки, а родной дядя выступает поручителем. Так что и вы говорите о сватовстве!
Посланные согласились. Тогда Цзя Юнь сообщил госпожам Ван и Син, что дело устроилось. Ли Вань и Баочай, ничего не подозревая, радовались за Цяоцзе.
Однажды от вана приехали разнаряженные женщины. Их приняла госпожа Син. Женщины держались очень степенно, зная, что перед ними знатная дама.
Госпожа Син позвала внучку, сказав, что с ней хотят повидаться родственники.
Цяоцзе, совсем еще ребенок, ни в чем не разбиралась и вместе с нянькой пришла на смотрины. Пинъэр, заподозрив неладное, последовала за ними. Едва Цяоцзе появилась, как женщины встали со своих мест и оглядели девочку с головы до ног, затем взяли за руки и еще раз оглядели. Посидев немного, они удалились.
Столь бесцеремонное с ней обращение смутило Цяоцзе, и, вернувшись домой, она решила расспросить у Пинъэр, что это были за родственницы. Цяоцзе их никогда не видела. Что же до Пинъэр, то она сразу смекнула, что это свахи, и подумала: «Пока второго господина Цзя Ляня нет, все решает вторая госпожа Син. Но хотелось бы знать, из какой семьи жених. Если из знатной, то почему свахи такие бесцеремонные, ведь знают, какое высокое положение занимает наша семья. Скорее всего они приехали от какого-то вана, только не здешнего. Надо все разузнать и сказать Цяоцзе».
Пинъэр попросила девочек и женщин-служанок, бывших в свое время в ее распоряжении, передавать ей все, что им удастся услышать об этом деле. И женщины охотно согласились.
Пинъэр не на шутку встревожили рассказы служанок. Цяоцзе она ничего не сказала, но поспешила поделиться своими опасениями с Ли Вань и Баочай и попросила посоветоваться с госпожой Ван.
Госпожа Ван поняла, что дело принимает дурной оборот, и предупредила госпожу Син. Но госпожа Син так верила своему брату и Ван Жэню, что заподозрила госпожу Ван в нечестных намерениях и сказала:
– Внучка моя уже выросла! Цзя Лянь в отъезде, и я могу за него решить это дело. Тем более что мой брат и дядя Цяоцзе навели справки о семье жениха! Так что в случае неприятностей мы с Цзя Лянем ни на кого не будем в обиде!
Госпожа Ван рассердилась, но виду не подала. Вернувшись к себе, она рассказала Баочай о своем разговоре с госпожой Син и даже заплакала.
– Не волнуйтесь, матушка! – стал утешать ее Баоюй. – Ничего из этого дела не выйдет. Цяоцзе уготована другая участь, и не нужно вмешиваться в ее жизнь!
– Ты только и знаешь, что болтать всякие глупости! – вышла из себя госпожа Ван. – Ведь сговор произошел, и девочку могут со дня на день забрать! Цзя Лянь мне этого не простит! Не будь даже Цяоцзе твоей племянницей, а просто нашей дальней родственницей, все равно нельзя было бы этого допустить. Барышню Син Сюянь мы просватали за твоего двоюродного брата Сюэ Кэ, и живут они в мире и согласии. Барышне Баоцинь в семье Мэй тоже неплохо: говорят, она богато одевается и живет в полном достатке. Только барышне Ши Сянъюнь, которую сосватал ее дядя, не повезло; она недавно похоронила мужа и очень страдает, но поклялась до конца дней своих оставаться вдовой… Ведь если Цяоцзе отдадут недостойному человеку, все будут меня осуждать, скажут, что я сделала это со зла.
В это время появилась Пинъэр – она пришла навестить Баочай, а заодно разузнать, чем окончился разговор госпожи Ван с госпожой Син.
Услышав, что рассказала госпожа Ван, Пинъэр бросилась перед ней на колени и воскликнула:
– Спасите Цяоцзе, госпожа! Мало того, что ей придется весь век страдать, так еще и вы будете мучиться, чувствуя себя виноватой. Что вы скажете господину Цзя Ляню, когда он вернется?
– Ты умная девушка, – ответила госпожа Ван. – Встань и послушай, что я тебе скажу! Старшая госпожа уже приняла решение. Как же могу я ей помешать?
– И не надо мешать, – сказал Баоюй. – Все будет так, как должно быть.
Пинъэр, опасаясь, как бы у Баоюя снова не начался приступ болезни, промолчала и попрощалась с госпожой Ван.
Одолеваемая мрачными мыслями, госпожа Ван возвратилась к себе, намереваясь отдохнуть. Баоюя и Баочай, которые проводили ее, она к себе не пустила, сказав:
– Полежу немного!
Но не успела госпожа Ван переступить порог, как доложили о приходе тетушки Ли. Затем появился Цзя Лань и, справившись о здоровье госпожи Ван, сказал:
– От дядюшки прибыл человек и привез письмо. Тетушка просила передать его вам и сказала, что скоро сама придет вместе с другой моей тетей, которая сейчас у нее.
– А зачем пришла твоя тетушка? – поинтересовалась госпожа Ван.
– Не знаю, – отвечал Цзя Лань. – Слышал, будто прислали какое-то известие из семьи свекрови моей третьей тети.
Тут госпожа Ван вспомнила, что в свое время Ли Ци просватали за Чжэнь Баоюя. Состоялся сговор, и сейчас, вероятно, девочку собираются взять в семью Чжэнь. Вот тетушка Ли и приехала посоветоваться об этом с Ли Вань. Госпожа Ван вскрыла письмо и прочла:
«Все речные пути сейчас запружены судами и войском, возвращающимся из похода на морское побережье, поэтому ехать быстро нет никакой возможности.
Мне сообщили, что Таньчунь с мужем и свекром скоро приедет в столицу.
Получил письмо от Цзя Ляня. Он пишет, что отец его все еще болеет. Не знаю, известно ли вам об этом.
Скоро у Баоюя и Цзя Ланя экзамены, пусть хорошенько готовятся! Особенно Баоюй. Непременно передайте ему мой наказ.
Чувствую я себя хорошо, так что не беспокойтесь! Вернусь не скоро».
Далее следовало число и приписка: «Цзя Жун напишет вам отдельно».
Госпожа Ван вернула письмо Цзя Ланю и сказала:
– Отнеси второму дяде Баоюю – пусть прочтет, а затем передашь матери.
В это время вошли Ли Вань и тетушка Ли. После обмена приветствиями они сели, и тетушка Ли сказала, что скоро за Ли Ци приедут.
– Вы прочли письмо? – спросила Ли Вань.
– Прочла, – ответила госпожа Ван.
Цзя Лань подал матери письмо, Ли Вань пробежала его глазами и сказала:
– Хорошо, что приедет третья барышня Таньчунь, ведь уже несколько лет она замужем и ни разу у нас не была. Увидимся, и на душе станет спокойней.
– Ты права, – согласилась госпожа Ван. – Я тоже жду ее с нетерпением. Когда, интересно, она приедет?
Тетушка Ли стала расспрашивать, что пишет Цзя Чжэн, ей рассказали, и Ли Вань обратилась к сыну:
– Дедушка Цзя Чжэн беспокоится за тебя. Ведь скоро экзамены! Отнеси письмо дяде Баоюю – пусть прочтет!..
– Как же они могут сдавать экзамены, если давным-давно не ходят в школу? – удивилась тетушка Ли.
– Мой муж, когда служил в должности сборщика хлебного налога, купил для обоих право числиться студентами государственного училища Гоцзыцзянь, – ответила госпожа Ван.
Цзя Лань посидел еще немного, взял письмо и отправился к Баоюю.
Баоюй между тем, возвратившись от госпожи Ван, углубился в чтение «Осенней воды»^[83]. Баочай обрадовалась, увидев мужа за книгой, но, взглянув на ее название, расстроилась.
«Ему бы только удалиться от мира и от людей, – подумала Баочай. – Добром это не кончится!»
В то же время она понимала, что Баоюй от своего не отступится.
– Что с тобой? – вдруг спросил Баоюй, поглядев на усевшуюся рядом с ним Баочай и догадываясь о ее состоянии.
– Мы с тобой муж и жена, – отвечала Баочай, – и ты должен служить мне опорой до конца жизни. Одной только близости недостаточно. Слава, богатство, процветание, знатность исчезают как дымок или облачко. Мудрецы древности главным считали поведение человека.
Баоюй отложил книгу и еле заметно улыбнулся.
– Вот ты говоришь о поведении человека, о древних мудрецах, а они учили: «Не теряй чувств, данных тебе от рождения». Но у новорожденного нет ни ума, ни знаний, он не жаден, не завистлив. А мы, словно в тине, с детства погрязли в жадности, тупости, обезумели от любви. Как уйти от всего этого? От мирской суеты? Только сейчас я понял смысл изречения древних: «Жизнь проходит в разлуках и встречах». Но о нем позабыли. А уж если говорить о поведении человека, то никого нельзя сравнить с новорожденным!
– Но под врожденными чувствами, – возразила Баочай, – древние мудрецы подразумевали верность долгу и сыновнее послушание, а вовсе не стремление бежать от мира. Яо, Шунь, Юй, Чэн Тан, Чжоу-гун и Кун-цзы всегда стремились помочь народу и спасти его от страданий, поэтому, говоря о врожденных чувствах, они имели в виду «нетерпимость к жестокости». Если же истолковать это выражение, как толкуешь его ты, выходит, что мудрецы поощряли уход от общества и семьи! Но ведь это не соответствует истине!
– Яо и Шунь никогда не принуждали Чао Фу и Сюй Ю делать то-то и то-то, а У-ван и Чжоу-гун не заставляли Бо И и Шу Ци поступать так-то и так-то, – начал было Баоюй, но Баочай его перебила:
– Почему же тогда мудрецами считают Яо, Шуня, Чжоу-гуна и Кун-цзы, а не Чао Фу, Сюй Ю, Бо И или Шу Ци? Бо И и Шу Ци жили в конце правления династии Шан-Инь, терпели лишения и потому бежали из родных краев. А мы живем при самом мудром и просвещенном правителе, деды наши одевались в парчу, ели самые изысканные яства, с самого рождения тебя любили все – и бабушка, и мать, и отец. Вспомни об этом и подумай о том, что говоришь!
Вместо ответа Баоюй рассмеялся.
– Тебе больше нечего возразить, – сказала Баочай. – Хорошенько подумай над моими словами и усердно готовься к экзаменам, если хочешь завоевать первое место. Пусть даже ты на этом и остановишься, все равно можно будет считать, что ты не зря пользовался добродетелями предков и милостями Неба!
– Быть первым?! – со вздохом произнес Баоюй. – Это нетрудно. И вообще «на этом и остановишься», «не зря пользовался» – это все мне подходит. Я и сам так думаю.
Баочай хотела ответить, но в разговор вмешалась Сижэнь:
– Вторая госпожа, я ни слова не поняла из того, что вы говорили о древних мудрецах. С малых лет я прислуживаю второму господину Баоюю. Немало он мне доставил волнений. Заботиться о нем я, конечно, должна, но ему надо бы это ценить. И к вам относиться с благодарностью, хотя бы за то, что вы так почтительны к его родителям. А небожителей и святых, по-моему, просто придумали. Разве видел их кто-нибудь? Кто может, к примеру, знать, откуда явился хэшан, который второму господину Баоюю голову заморочил? Второй господин, ведь вы человек ученый! Неужели верите этому безумному монаху больше, чем отцу с матерью?
Баоюй опустил голову и молчал. В это время кто-то спросил, подойдя к окну:
– Второй дядюшка дома?
– Входи, входи! – отозвался Баоюй, узнав голос Цзя Ланя, и поднялся ему навстречу.
Цзя Лань вошел, широко улыбаясь, справился о здоровье Баоюя, поздоровался с Сижэнь и подал Баоюю письмо.
– Значит, приезжает твоя третья тетя Таньчунь? – спросил Баоюй, пробежав глазами письмо.
– Приедет, раз дедушка пишет, – отвечал Цзя Лань.
Баоюй кивнул, но мысли его были далеко.
– Вы все прочли? – спросил Цзя Лань. – Дедушка наказывает нам хорошенько учиться! А вы, дядюшка, наверное, совсем перестали писать сочинения?
– Наоборот! Как раз собираюсь написать несколько сочинений, чтобы набить руку, – усмехнулся Баоюй, – и чтобы думали, будто я преуспел в учебе.
– В таком случае предложите несколько тем для сочинений, – сказал Цзя Лань, – я буду писать вместе с вами, ведь мне тоже придется сдавать экзамены. И если я сдам чистый лист, будут смеяться не только надо мной, но и над вами!
– С тобой такого не случится! – уверенно произнес Баоюй.
Дождавшись приглашения, Цзя Лань сел против Баоюя, и они стали оживленно обсуждать предстоящие сочинения.
Чтобы не мешать им, Баочай ушла в другую комнату, думая про себя: «Баоюй, похоже, прозрел. Не пойму только, к чему это он сказал, что мои слова ему подходят».
Снова Баочай охватили сомнения. Зато Сижэнь, слушая, с каким увлечением Баоюй рассуждает о предстоящих экзаменах, радовалась в душе.
«Амитаба! Наконец-то заговорил о „Четверокнижии“, – думала она, – а это книга серьезная».
Пока Баоюй с Цзя Ланем рассуждали о сочинениях, Инъэр принесла чай. Цзя Лань взял чашку, завел речь о порядке сдачи экзаменов и рассказал, что пригласил Чжэнь Баоюя сдавать экзамены вместе с ними, чем очень порадовал Баоюя.
После ухода Цзя Ланя Баоюй отдал письмо Шэюэ, чтобы спрятала. Затем убрал книгу «Чжуан-цзы», позвал служанок и велел им унести и спрятать «Цаньтунци», «Юаньминбао», «Удэнхуэйюань»^[84] и другие книги, которыми прежде увлекался.
Баочай с удивлением произнесла:
– Ничего хорошего в этих книгах, разумеется, нет, но зачем их уносить?
– Чтобы сжечь и разделаться с ними раз и навсегда! – ответил Баоюй.
«Наконец-то муж поумнел», – обрадовалась Баочай, но тут же снова расстроилась, услышав, как он бормочет:

В словах из «внутренних канонов»^[85]
Нет существа ученья Будды,
Напутствия о «золотых каменьях»^[86]
Не исключают «челн бессмертных»^[87].

Баочай разобрала лишь слова «нет существа ученья Будды» да «не исключают „челн бессмертных“, и душу ее снова охватили сомнения, однако виду она не подала и принялась наблюдать за Баоюем.
Баоюй приказал Шэюэ и Цювэнь привести в порядок одну из пустовавших комнат, перенести туда все необходимые для экзаменов книги и с головой ушел в занятия.
Сижэнь только диву давалась и с улыбкой говорила Баочай:
– Ваши уговоры не прошли даром. Наконец-то он понял, что был неправ! Жаль только, что до экзаменов остается совсем мало времени.
– Это не важно, – слегка улыбнувшись, промолвила Баочай. – Что суждено, то и будет. Единственное, чего я от всей души желаю, это чтобы он шел по правильному пути и к нему никогда больше не возвращалось безумие!
Баочай огляделась и, убедившись, что в комнате никого, кроме них, нет, еле слышно добавила:
– Я все время боюсь, как бы не вспыхнула в нем его прежняя слабость к девушкам! Это было бы ужасно!
– Да, да, госпожа, – согласилась Сижэнь. – С того дня, как появился этот хэшан, второй господин совершенно охладел к сестрам. Потому что поверил ему. Если же перестанет верить, все может повториться. Ни вас, ни меня второй господин не жалует, Цзыцзюань ушла, осталось всего четыре служанки. Самая привлекательная – Уэр. Говорят, правда, будто ее мать просила старшую госпожу Ли Вань ее отпустить, хочет выдать девушку замуж. О Шэюэ и Цювэнь ничего плохого не скажешь, они лишь иногда озорничают. Что же до Инъэр, то второй господин не очень-то обращает на нее внимание, да и сама она скромная, ничего плохого себе не позволяет. Когда второму господину что-нибудь понадобится, надо посылать к нему либо Инъэр, либо девочек-служанок. Каково ваше мнение, госпожа?
– Пусть будет по-твоему, – ответила Баочай. – Но я все равно беспокоюсь!
С этих пор Баоюю стали прислуживать только Инъэр и девочки-служанки. Сам он из дому не выходил, а о здоровье госпожи Ван посылал справляться служанок. Но она не сердилась, рада была, что к сыну вернулся рассудок.
В третий день восьмого месяца исполнился год со дня смерти матушки Цзя. Баоюй с утра пошел поклониться в кумирню предков, а затем вернулся к себе.
После обеда Баочай, Сижэнь и остальные сестры болтали с госпожами Син и Ван.
Баоюй молча сидел в своей комнате, как вдруг к нему вошла Инъэр с блюдом фруктов и проговорила:
– Это вам матушка посылает по случаю годовщины со дня смерти бабушки.
Баоюй встал, в знак благодарности кивнул головой, снова сел и сказал:
– Поставь вон туда!
Инъэр поставила блюдо и тихонько сказала:
– Ваша матушка на вас не нарадуется, второй господин!
Баоюй улыбнулся.
– Она говорит, что вы сдадите экзамены, а через год получите звание цзиньши и чиновничью должность. Так что надежды ее оправдаются!
Баоюй ничего не сказал, лишь засмеялся.
– Если вы выдержите экзамены, – продолжала Инъэр, – поистине это будет счастьем для вашей супруги! Помните, однажды вы мне велели сделать чехол для веера с узором из цветов сливы и сказали, что завидуете счастливцу, у которого я окажусь вместе с барышней, когда она выйдет замуж? Теперь я у вас, и вы должны быть счастливы!
Сердце Баоюя замерло, но он овладел собой и тихо сказал:
– По-твоему, мы с женой счастливы, ну а ты как?
Инъэр смутилась, покраснела и через силу произнесла:
– Служанка – она и есть служанка! Какое может быть у нее счастье?
– И все же ты счастливее меня, если даже до конца дней своих останешься служанкой!
Услышав такие слова, Инъэр подумала, что юноша снова не в себе, испугалась и решила поскорее уйти.
– Глупая девочка! – произнес вслед ей Баоюй. – Вернись, я тебе все расскажу!
Если хотите узнать, что рассказал Баоюй служанке, прочтите следующую главу.

Баоюй, одержавший победу на государственных экзаменах, порывает узы, связывающие с миром;
семья Цзя милостью государя вновь обретает блага, доставшиеся ей от предков

Итак, Баоюй окликнул Инъэр и сказал:
– Глупая девочка, вернись, я все тебе расскажу! Раз твоя барышня счастлива, то и ты будешь счастлива. На сестру Сижэнь полагаться нельзя, поэтому прислуживай барышне не жалея сил. Может быть, когда-нибудь ты возвысишься, и это будет вознаграждением за все твои страдания!
Сначала Инъэр как будто все понимала, но потом запуталась и сказала:
– Я лучше пойду, меня ждет ваша жена. Если захотите фруктов, велите служанке меня позвать!
Баоюй отпустил Инъэр, а вскоре вернулись Баочай и Сижэнь. Но об этом мы рассказывать не будем.

Через несколько дней начались экзамены. Все в доме возлагали на Баоюя и Цзя Ланя большие надежды. Только Баочай одолевали сомнения. Она опасалась, как бы юноши не оробели и не наделали ошибок. И хотя последнее время Баоюй усердно занимался, трудно было поверить, что он так быстро мог измениться к лучшему. И Баочай с тревогой искала причину этой перемены. Перед экзаменами она велела Сижэнь и Суюнь, служанке Ли Вань, и девочкам-служанкам приготовить все, что могло понадобиться молодым людям. Все сама просмотрела, сложила. Потом они с Ли Вань попросили госпожу Ван послать на всякий случай с Баоюем и Цзя Ланем нескольких надежных слуг.
На следующий день Баоюй и Цзя Лань, переодевшись в простую одежду, радостные, явились к госпоже Ван.
– Вы впервые участвуете в экзаменах, – наставляла их госпожа Ван, – и, хотя давно выросли, никогда не оставались одни. Если я отлучалась, с вами были и днем и ночью служанки. Но сейчас вас будут окружать чужие люди, и вам придется самим о себе заботиться! Как только напишете сочинение, сразу возвращайтесь домой, мы будем беспокоиться.
У госпожи Ван было тяжело на душе; Цзя Лань все время поддакивал, а Баоюй молчал, и лишь когда госпожа Ван окончила наставления, опустился на колени, со слезами на глазах трижды поклонился и произнес:
– Матушка, вы дали мне жизнь, а я ничем вас не отблагодарил. Если мне удастся выдержать экзамен и получить степень цзюйжэня, я буду считать, что свой долг перед вами выполнил и искупил то плохое, что сделал.
Госпожа Ван еще больше расстроилась и сказала:
– Ты меня очень порадовал, жаль, что бабушка не может увидеть тебя сейчас!
Роняя слезы, госпожа Ван привлекла Баоюя к себе, а он, не поднимаясь с колен, говорил:
– Пусть бабушка не видит меня, она и так обо всем узнает. И тоже порадуется. Она ведь жива! Просто душа ее покинула свою телесную оболочку.
Слушая Баоюя, Ли Вань забеспокоилась: уж не заболел ли он снова? Кроме того, ей казалось, что подобные разговоры вообще к добру не приводят, и она поспешила вмешаться:
– Госпожа, у нас великая радость, а вы печалитесь! Брат Баоюй образумился, стал с особым почтением относиться к родителям, усердно учиться. Вместе с Цзя Ланем он отправится на экзамены, покажет свое сочинение нашим ученым друзьям и будет дожидаться радостного известия о победе.
Ли Вань приказала служанкам поднять Баоюя с колен, а он отвесил ей низкий поклон и сказал:
– Дорогая золовка, не беспокойтесь! Мы непременно выдержим экзамены, Цзя Лань ваш преуспеет в жизни, и вам еще выпадет счастье надеть головной убор феникса и расшитую накидку!
– Пусть сбудутся твои слова! – воскликнула Ли Вань. – Тогда не напрасно…
Она не договорила, боясь расстроить госпожу Ван.
– Тогда можно было бы сказать, – подхватил Баоюй, – что у вас хороший сын, достойный своих предков. Он выполнит все, к чему стремился его отец, хотя отец этого не увидит.
Ли Вань ничего не сказала в ответ. Баочай слушала этот разговор с замиранием сердца – не только в словах Баоюя, но и в рассуждениях госпожи Ван и Ли Вань ей чудилось что-то недоброе, но она старалась не поддаваться грустным мыслям и, сдерживая слезы, молчала.
Баоюй подошел к жене, низко ей поклонился, вел себя он как-то странно, но о причине никто не догадывался. Ну а когда вдруг заплакала Баочай, все пришли в полное недоумение.
– Сестра! – произнес Баоюй. – Мне пора! Заботься о матушке и жди добрых вестей!
– Ладно, иди! – отвечала Баочай.
– Не надо меня торопить, – сказал Баоюй. – Я сам знаю, что должен поскорее уйти!
Он окинул всех взглядом, не увидел Сичунь и Цзыцзюань и сказал:
– Передайте поклон от меня четвертой сестрице Сичунь и сестре Цзыцзюань. Скажите, что я непременно с ними увижусь!
Казалось, Баоюй бредит. А может быть, он просто взволнован? Ведь ему впервые приходится покидать дом. Уж лучше бы ему скорее уйти!
– Тебя ждут! Поторопись, а то опоздаешь! – говорили Баоюю.
– Иду, иду! – отозвался он. – Успокойтесь! Все кончено!
– Ладно, иди же!
Госпожа Ван и Баочай прощались с Баоюем так, будто расставались навеки. Они с трудом сдерживали рыдания. А он, смеясь как безумный, удалился.
Поистине:

Он пошел туда, где все сулит
Процветанье, искренний почет.


И минует, вырвавшись из пут,
Первый на пути своем рубеж!

Но оставим пока Баоюя и Цзя Ланя и расскажем о Цзя Хуане. Едва Баоюй и Цзя Лань вышли за ворота, Цзя Хуань, вообразив себя полным хозяином в доме, стал говорить:
– Уж теперь-то я отомщу за свою мать! В доме, кроме меня, не осталось мужчин. Старшая госпожа Син во всем меня слушается, кого мне бояться?
Он побежал к госпоже Син справиться о здоровье и стал ей всячески льстить.
Очень довольная, госпожа Син воскликнула:
– Ты и в самом деле умен! Одна я могу решить вопрос со сватовством Цяоцзе! А твой дядя Цзя Лянь такое важное дело по глупости поручил чужим людям!
– Мне сообщили, – сказал Цзя Хуань, – что семья жениха готовит богатые дары. Так что замужество вашей внучки дело решенное. И уж теперь-то муж ваш наверняка получит высокую должность! Шутка ли, породниться с таким влиятельным ваном! Не в укор госпоже Ван будь сказано: они сильно нас притесняли, когда жива была Юаньчунь, супруга государя! Надеюсь, Цяоцзе не окажется такой бессовестной. Пойду поговорю с ней!
– Да, надо ей все рассказать, – согласилась госпожа Син. – Пусть оценит твою доброту. Уверена, отцу Цяоцзе не найти для дочери лучшей пары! А эта дура Пинъэр все время твердит, что мы затеяли нехорошее дело. И госпожа Ван против. Хотят над нами верх взять! Тянуть с этим делом не надо, а то вернется Цзя Лянь и может нам помешать.
– Тогда надо готовить гороскоп Цяоцзе, – сказал Цзя Хуань. – По существующему во дворцах ванов обычаю, невесту можно взять в дом через три дня после сговора. Но в доме жениха не решаются открыто брать в жены внучку опального чиновника, поэтому просят доставить Цяоцзе тайком. А как только старший господин Цзя Шэ будет помилован и вернется из ссылки, можно будет и свадьбу сыграть.
– Можно и тайком, – согласилась госпожа Син, – раз этого требуют обстоятельства.
– В таком случае пишите гороскоп!
– Выдумал тоже! – рассмеялась госпожа Син, – Ведь у нас в доме одни неграмотные женщины! Пусть Цзя Юнь пишет!
Цзя Хуаню только это и надо было. Ни минуты не медля, он договорился с Цзя Юнем, а Ван Жэню велел отправиться на подворье вана, подписать соответствующую бумагу и получить деньги.
И надо же было, чтобы разговор госпожи Син с Цзя Хуанем услышала девочка-служанка госпожи Син, получившая место благодаря Пинъэр. Девочка тут же побежала к Пинъэр и все рассказала. А Пинъэр, утвердившись в своих подозрениях, передала то, что сказала служанка, Цяоцзе. Всю ночь Цяоцзе проплакала. Она хотела дождаться отца и решила поговорить об этом с госпожой Ван.
– Погоди, барышня! – сказала Пинъэр. – Старшая госпожа тебе бабушка и все может решить сама, особенно если поручителем выступает твой дядя. Все они заодно – кто станет тебя слушать? А меня тем более. Ведь я простая служанка! Нужно придумать, как спасти тебя, только не оплошать.
– Придумайте что-нибудь, – вскричала служанка госпожи Син, – иначе барышню Цяоцзе увезут!
И она бросилась вон из комнаты.
Цяоцзе лежала, свернувшись клубочком на кане, и плакала.
– Слезы лить бесполезно! – сказала Пинъэр. – Отец далеко, не поможет. Судя по тому, что я слышала…
Пинъэр не договорила – в комнату вошла служанка госпожи Син и сказала:
– Барышню ждет большая радость! Мне велено передать Пинъэр, чтобы собрала вещи барышни. А приданым займутся после возвращения второго господина Цзя Ляня, с семьей жениха об этом договорились.
Не успела служанка уйти, как явилась госпожа Ван. Цяоцзе, рыдая, бросилась к ней. Госпожа Ван сквозь слезы сказала:
– Не волнуйся, девочка! Мы пошлем человека к твоему отцу, а пока остается одно – тянуть время. Отговорить бабушку отказаться от сватовства невозможно.
– Разве вы не знаете, госпожа? – вмешалась Пинъэр. – С самого утра третий господин Цзя Хуань пошел к старшей госпоже и сказал, что, по существующему во дворце вана обычаю, невеста переезжает в дом мужа на третий день после сговора. Нынче старшая госпожа велела Цзя Юню отвезти гороскоп Цяоцзе! Как же можно дожидаться второго господина Цзя Ляня?!
Поняв, что все это козни Цзя Хуаня, госпожа Ван задохнулась от гнева и велела его тотчас позвать. Но оказалось, что он еще с утра уехал с Цзя Цяном и господином Ван Жэнем.
– А Цзя Юнь где? – спросила госпожа Ван.
– Не знаем, – ответили ей.
Все растерянно переглядывались.
Госпоже Ван оставалось лишь плакать, переубедить госпожу Син было невозможно. В это время в комнату вошла служанка и доложила:
– Пришла бабушка Лю!
– У нас у самих хватает хлопот, – недовольным тоном произнесла госпожа Ван. – Скажите ей, пусть уходит.
– Госпожа, – робко произнесла Пинъэр. – Она ведь названая мать барышни Цяоцзе и должна все знать!
Госпожа Ван больше не возражала, и вскоре женщины привели старуху Лю. Она поздоровалась со всеми, справилась о здоровье, помолчала немного и, заметив, что глаза у всех покраснели от слез, спросила:
– Что тут у вас случилось? Может быть, вспомнили о второй госпоже Фэнцзе?
Тут Цяоцзе еще сильнее зарыдала.
– Бабушка, не будем болтать попусту, – заявила Пинъэр. – Вы названая мать барышни и должны знать о случившемся!
Когда Пинъэр все рассказала старухе, та испуганно вскричала:
– Барышня, ты ведь умная! Неужели не знаешь, что из любого положения есть выход?!
– Вы можете нам помочь? – воскликнула Пинъэр. – Говорите же!
– А что здесь трудного? – спросила старуха. —Барышня исчезнет – и все. Только никому об этом ни слова!
– Не годится! – решительно заявила Пинъэр. – Куда можем мы скрыться? Ведь мы у всех на виду!
– Если хотите, поедем в деревню! Я спрячу барышню, а зятю велю найти надежного человека, чтобы отвез письмо барышни отцу. Отец и приедет. Согласны?
– А если узнает старшая госпожа? – забеспокоилась Пинъэр.
– Разве известно ей, что я здесь? – спросила старуха.
– Думаю, что известно! – ответила Пинъэр. – А старшей госпоже только попадись, уж она не пощадит! Живет она в передней части дворца. Если ты вошла через парадные ворота, она знает, что ты здесь, если же через задние, можно не беспокоиться!
– Я велю зятю прислать повозку, и мы увезем барышню! Давайте только уговоримся о времени! – сказала старуха.
– Чего там договариваться! Я сейчас же распоряжусь! – ответила Пинъэр и побежала к госпоже Ван. Но госпожа Ван не могла согласиться на предложение старухи Лю.
– Другого выхода нет! – доказывала Пинъэр. – Вы притворитесь, будто ничего не знаете, нарочно спросите у старшей госпожи, куда исчезла Цяоцзе, а мы из деревни пошлем ко второму господину Цзя Ляню человека с письмом, и он приедет!
Госпожа Ван лишь вздохнула в ответ.
– Спасите меня, госпожа! – умоляла Цяоцзе. – Отец будет вам так благодарен!
– Рассуждать некогда! – заявила Пинъэр. – Прошу вас, госпожа, прислать человека, который присматривал бы за комнатами, пока нас не будет.
– Смотрите, будьте осторожны! – промолвила госпожа Ван. – Ведь вам еще нужно приготовить одежду и постели!
– Ехать надо прямо сейчас, – возразила Пинъэр. – Не то может быть поздно!
– Да, да! Поспешите! – вдруг спохватилась госпожа Ван. – Если надо, я помогу!
Госпожа Ван отправилась к госпоже Син, чтобы занять ее болтовней, а Пинъэр тем временем собрала людей и отдала необходимые распоряжения.
– Не прячьтесь, делайте все открыто! – предупреждала она. – Если спросят, скажете, что старшая госпожа велела приготовить коляску для бабушки Лю.
Затем Пинъэр велела слугам, присматривавшим за задними воротами дворца, нанять коляску, одела Цяоцзе в простое платье и вышла вместе с нею, будто бы проводить бабушку с внучкой, юркнула в коляску, и все уехали.
Следует сказать, что за задними воротами дворца присматривали два-три человека, остальные слуги – а их осталось совсем мало – едва успевали обслуживать огромные помещения, и за воротами никто не следил. А слуги, видевшие Пинъэр и Цяоцзе, тронутые добротой Пинъэр, пропустили их и ничего не сказали госпоже Син.
Что же до госпожи Ван, то на душе у нее было неспокойно, и она решила поговорить с Баочай.
Баочай сразу заметила, что госпожа Ван чем-то встревожена, и спросила:
– Что с вами, госпожа?
И госпожа Ван ей все рассказала.
– Это очень опасно! – заметила Баочай. – Надо сейчас же позвать Цзя Юня и сказать, чтобы он отказался от сговора.
– Ни Цзя Юня, ни Цзя Хуаня я найти не могла, – ответила госпожа Ван.
– Делайте вид, будто вам ничего не известно, – посоветовала Баочай. – А я попытаюсь найти людей, которые очень осторожно расскажут старшей госпоже о случившемся.

А сейчас расскажем о ване. Он приехал издалека, намереваясь купить себе нескольких девочек в наложницы. Введенный в заблуждение сводней, на все лады расхваливавшей Цяоцзе, он послал женщин посмотреть на нее. Женщины вернулись и доложили все, как есть, без утайки. Поняв, что девочка из родовитой и знатной семьи, ван сказал:
– Ведь это нарушение закона! Чуть не попал в историю! При дворе делать мне нечего, придется уехать. Если появится кто-нибудь из семьи девочки, отправьте обратно!
Как раз в тот самый день Цзя Юнь и Ван Жэнь привезли вану гороскоп Цяоцзе, но слуги, стоявшие у ворот, замахали руками:
– Мы получили повеление вана задержать и отдать под суд тех, кто привезет из дома Цзя девочку, желая выдать ее за дочь простолюдина! Кто посмел заниматься такими делами в годы твердой императорской власти и порядка в стране?!
Перепуганный Ван Жэнь, а за ним и остальные обратились в бегство. Домой они вернулись ни с чем, проклиная тех, кто их выдал. Цзя Хуань, услышав, что его зовет госпожа Ван, переполошился. Но вдруг заметил Цзя Юня и бросился к нему:
– Все устроилось?
– Где там! – с досадой произнес Цзя Юнь. – Нас выдали!
И он рассказал Цзя Хуаню о постигшей их неудаче.
Цзя Хуань от волнения не мог двинуться с места.
– Еще утром я расписывал старшей госпоже, какое ее ждет счастье. Что же теперь делать? Вы завлекли меня в ловушку, чтобы погубить!
Тут послышался голос слуги:
– Старшая госпожа Син и госпожа Ван зовут вас, третий господин!
Скрыться было невозможно, и Цзя Хуань с Цзя Юнем, трепеща от страха, отправились к госпоже Ван. Первое, что им бросилось в глаза, – это искаженное гневом лицо госпожи Ван.
– Хорошенькое дельце вы затеяли! – обрушилась на них госпожа Ван. – Извели Цяоцзе и Пинъэр! Сейчас же найдите их, пусть даже мертвых!
Юноши пали на колени. Цзя Хуань с перепугу лишился дара речи, а Цзя Юнь, опустив голову, произнес:
– Я ничего плохого не сделал. Старший господин Син и господин Ван Жэнь сосватали Цяоцзе, а мы вам об этом доложили. Вот и все. Старшая госпожа Син не возражала, даже велела мне написать гороскоп. Но семья жениха отказалась от невесты. В чем же наша вина?
– Цзя Хуань сказал старшей госпоже, что Цяоцзе заберут через три дня, – грозно продолжала госпожа Ван. – Разве это сватовство? Но дело не в этом – поговорим, когда вернется господин Цзя Чжэн, а пока ищите Цяоцзе!
Госпожа Син не произносила ни слова, только плакала.
– Твоя мать была негодяйкой! – говорила Цзя Хуаню госпожа Ван. – А ты, выродок, далеко от нее не ушел!
После ухода госпожи Ван госпожа Син, Цзя Хуань и Цзя Юнь стали ссориться, пытаясь свалить вину друг на друга.
– Что сейчас возмущаться? – сказала, наконец, госпожа Син. – Уверена, что Цяоцзе жива, просто Пинъэр увезла ее к кому-то из родственников.
Госпожа Син велела позвать слуг, присматривавших за воротами, выругала и стала допрашивать:
– Куда уехали Цяоцзе и Пинъэр?
В ответ все в один голос заявили:
– Спросите, госпожа, тех, кого оставили хозяйничать! Они вам все и расскажут. А нас ругать бесполезно! Мы что и знаем, расскажем только госпоже Ван. Хоть бейте нас, хоть штрафуйте! Мало того, что молодые хозяева безобразничают, так они жалованье и рис нам не выдают с тех пор, как уехал второй господин Цзя Лянь! Только и знают, что пить, в азартные игры играть, с бабами путаться да актеров водить! Пусть скажут, что это неправда!
Цзя Юнь прикусил язык и не посмел больше произнести ни слова. В это время вошла служанка госпожи Ван и сказала:
– Госпожа приказала младшим господам сейчас же явиться к ней!
Цзя Хуань и Цзя Юнь были до того напуганы, что даже не решались спросить служанок, куда девалась Цяоцзе. Они знали, как их все ненавидят, и были уверены, что Цяоцзе спрятали. Но ведь не объяснишь этого госпоже Ван!.. Они пытались что-либо разузнать через родственников, но Цяоцзе и след простыл. Госпожа Син и Цзя Хуань места себе не находили от волнения.
Не успели оглянуться, как подошел срок окончания экзаменов. Госпожа Ван с нетерпением ждала возвращения Баоюя и Цзя Ланя. Прождала до полудня, но юноши не вернулись. Госпожа Ван встревожилась, и эта тревога передалась Ли Вань и Баочай; тогда они послали людей разузнать, не случилось ли чего-нибудь. От молодых людей вестей по-прежнему не было, посланные на розыски тоже не возвращались. Послали еще людей, но и те не вернулись. Наконец, когда нетерпение достигло предела, появился Цзя Лань.
– Где Баоюй? – бросились к нему с расспросами. Цзя Лань, никого не приветствуя, упал на колени и, заливаясь слезами, воскликнул:
– Дядя Баоюй пропал!..
Госпожа Ван потеряла сознание. Баочай тоже близка была к обмороку. Только Сижэнь, рыдая, как заправская плакальщица на похоронах, ругала Цзя Ланя:
– Вот дурень! Не смог уберечь дядю! Ведь ты был с ним рядом!
– Пока мы жили в гостинице, ни на минуту не разлучались! Спали и ели вместе! – стал оправдываться Цзя Лань. – А нынче утром дядя Баоюй первым написал сочинение и ждал, пока я закончу! Потом мы вышли погулять у ворот и попали в толпу. Вдруг смотрю– дядя куда-то исчез! Слуги глазам своим не поверили! Ли Гуй говорит: «Ведь вы были рядом – куда же он делся?» Я велел слугам искать дядю, но поиски оказались тщетными. Лишь после этого я решил вернуться домой!
Госпожу Ван душили слезы. Баочай догадывалась, что произошло, но молчала. Сижэнь горько плакала. Цзя Цян, не ожидая приказаний, сам отправился на розыски Баоюя. Напрасно хлопотали во дворце Жунго, устраивая угощения в честь окончания экзаменов!
Цзя Лань между тем, позабыв об усталости, тоже выразил желание немедленно ехать на поиски Баоюя.
– Дитя мое! – сказала тут госпожа Ван. – Оставайся дома. А то, чего доброго, и ты пропадешь!
Однако Цзя Лань стоял на своем, хотя и госпожа Ю уговаривала его остаться. Одна только Сичунь поняла, в чем дело, но сочла неудобным вмешиваться в разговор и лишь спросила, обращаясь к Баочай:
– Брат Баоюй взял с собой яшму?
– Конечно взял, – ответила Баочай. – Он никогда с ней не расстается!
Тут и Сижэнь вспомнила, как отнимала у Баоюя яшму, и решила, что сейчас тоже дело не обошлось без монаха. Сердце ее разрывалось от боли, по щекам катились слезы-жемчужинки.
«Бывало, он на меня сердился, – думала Сижэнь, – но я все прощала. Добрее не было человека на свете. Он любому готов был помочь, посочувствовать. А стоило рассердить, грозился уйти в монахи! Кто мог представить себе, что он исполнит свою угрозу!»

Но оставим пока Сижэнь, расскажем о том, что происходило в доме. Уже наступила четвертая стража, а о Баоюе не было никаких вестей.
Насилу уговорила Ли Вань убитую горем госпожу Ван отдохнуть немного у себя в комнате. Все последовали за ней, кроме госпожи Син и Цзя Хуаня. Наконец госпожа Ван отпустила Цзя Ланя и легла в постель, но всю ночь не могла сомкнуть глаз.
Слуги, посланные на поиски Баоюя, вернулись лишь на следующий день и сказали:
– Мы искали повсюду, но не нашли!
Госпожа Ван была безутешна. От горя она ничего не могла есть.
Неожиданно явилась служанка и доложила:
– С побережья приехал человек от правителя области. Сказал, что завтра приезжает третья барышня.
Госпоже Ван сразу стало лучше, хотя беспокойство о Баоюе не проходило.
Назавтра и в самом деле приехала Таньчунь. Все вышли ее встречать. Таньчунь пополнела, похорошела, была нарядно одета. Молодая женщина сразу заметила, что на госпоже Ван лица нет, а у остальных заплаканные глаза, и сама не сдержала слез. Но потом овладела собой и совершила приветственные церемонии.
Неприятно поразило Таньчунь и то, что Сичунь была в одеянии даосской монахини. А тут еще ей рассказали о постигших семью бедах, в частности и о том, что исчез Баоюй. К счастью, Таньчунь умела утешать, причем доводы ее были вескими. Поэтому госпожа Ван немного успокоилась.
На следующий день приехал муж Таньчунь и, узнав, какие неприятности во дворце Жунго, разрешил жене несколько дней пожить у родных.
Служанки, приехавшие вместе с Таньчунь, никак не могли после разлуки наговориться с сестрами и подругами, без умолку болтали.
Все в доме, начиная от хозяев и кончая слугами, дни и ночи ждали вестей о Баоюе.
Через несколько дней в пятую стражу прибежали дежурившие у наружных ворот слуги и сообщили служанкам радостную весть. Служанки бросились в дом, ворвались прямо в покои госпожи Ван и вскричали:
– Госпожа, великая радость!!!
Госпожа Ван подумала, что пришел Баоюй, и нетерпеливо спросила:
– Нашли? Пусть скорее идет!
– Он стал цзюйжэнем. В списке – седьмой по счету! – захлебываясь от радости, говорили девочки.
– А сам он где? – оборвала их госпожа Ван.
Служанки молчали. Госпожа Ван в изнеможении опустилась на стул.
– Кто седьмой по счету? – спросила у девочек Таньчунь.
– Второй господин Баоюй!..
Снаружи снова послышались голоса:
– Господин Цзя Лань тоже прошел!
Вскоре принесли список выдержавших экзамены. Цзя Лань значился в нем сто тридцатым. Радость захлестнула Ли Вань, но она не стала проявлять своих чувств, ведь Баоюй не вернулся.
Госпожа Ван не осталась равнодушной к успехам Цзя Ланя и думала: «Вернись сейчас Баоюй, и счастье было бы полным». Баочай душили слезы, но плакать она стеснялась.
Все поздравляли друг друга и говорили:
– Самой судьбе было угодно, чтобы Баоюй выдержал экзамены, значит, пройдет день-другой – и его непременно найдут!
Эта уверенность передалась госпоже Ван, она повеселела и даже согласилась немного поесть.
Неожиданно из-за двери послышался голос Бэймина:
– Раз второй господин стал цзюйжэнем, он потеряться не может.
– Почему ты так думаешь? – спросили его.
– Известно же: «Кто победил на экзаменах – снискал себе славу на всю Поднебесную!» Где бы второй господин ни появился, его опознают и вернут домой!
– Этот малый хоть и невежда, а прав, – заговорили тут все.
– Ну конечно! – поддакнула Сичунь. – Ведь Баоюй уже взрослый. Как он может пропасть?! Но если, познав суетность мирской жизни, он подался в монахи, искать его тщетно.
Госпожа Ван снова стала рыдать.
– Сичунь, пожалуй, права, – заметила Ли Вань. – Те, кому суждено стать бодхисаттвами или бессмертными, обычно отказываются от титулов и богатства.
– Но он отказался от отца и матери! – воскликнула сквозь слезы госпожа Ван. – Разве может непочтительный сын стать бодхисаттвой?!
– При появлении человека на свет не должно быть ничего сверхъестественного, – заметила Таньчунь. – А брат Баоюй родился с яшмой во рту. Все говорили, что это к счастью. А оказалось, яшма принесла только беды. Не сердитесь на меня, госпожа, но я вот что хочу сказать: если через несколько дней Баоюй не вернется, вам лучше считать, что сына у вас никогда не было. Что на появление его в мире были свои причины, а теперь он снова вернулся к состоянию блаженства, благодаря совершенным вами в прежних рождениях добрым делам.
Баочай слушала Таньчунь молча, а Сижэнь, ощутив в сердце острую боль, потеряла сознание и рухнула на пол. Госпожа Ван приказала служанкам увести ее побыстрее домой.
Успех Баоюя и Цзя Ланя на экзаменах и неудача со сватовством Цяоцзе обозлили Цзя Хуаня, и в то же время он старался свалить всю вину на Цзя Юня и Цзя Цяна, хорошо зная, что Таньчунь его не простит.
Когда на следующий день Цзя Лань поехал благодарить экзаменаторов за милость, он узнал, что Чжэнь Баоюй тоже выдержал экзамены.
Вскоре экзаменационные сочинения были отданы на суд государю, но лишь на два из них было обращено внимание Высочайшего – под номером семь – Цзя Баоюя, уроженца Цзиньлина, и под номером сто тридцать – Цзя Ланя, уроженца Цзиньлина.
– Узнайте, не доводятся ли эти Цзя родственниками покойной гуйфэй Цзя Юаньчунь, – приказал император.
И вот ко двору вызвали Баоюя и Цзя Ланя. Но явился один Цзя Лань. Он сообщил старшему сановнику об исчезновении Баоюя, рассказал о своих предках, и сановник отправился с докладом к государю.
Самый мудрый и просвещенный, самый гуманный и добродетельный вспомнил о заслугах рода Цзя, приказал сановникам проверить послужной список и доложить. Сановники сделали подробный доклад, и тогда государь повелел еще раз проверить, за что наказан Цзя Шэ. Затем Мудрейший прочел доклад под названием «Восстановление нормальной жизни в приморских провинциях после уничтожения разбойников и отвода правительственных войск» и возликовал душой. В докладе сообщалось, что спокойствие в приморских провинциях восстановлено и народ с радостью возвратился к своим занятиям. Девяти высшим сановникам было приказано представить описание подвигов наиболее отличившихся в походе и объявить в Поднебесной великую амнистию, раздав при этом награды отличившимся.
После того как придворные сановники разошлись, Цзя Лань поблагодарил экзаменаторов за милость и поспешил домой с вестью об амнистии. Вся семья повеселела, снова появилась надежда на возвращение Баоюя. Больше всех радовалась тетушка Сюэ, прикидывая, как откупить Сюэ Паня от наказания.
Как-то раз госпоже Ван доложили, что приехал господин Чжэнь Инцзя с мужем третьей барышни Таньчунь принести поздравления. Госпожа Ван велела Цзя Ланю их принять. Спустя немного Цзя Лань возвратился и с улыбкой сказал:
– Госпожа, у нас еще одна великая радость! Господин Чжэнь Инцзя только что слышал во дворце о помиловании господина Цзя Шэ. А господин Цзя Чжэнь мало того, что прощен, так еще и восстановлен в наследственной должности Нинго-гуна! Звание Жунго-гуна по-прежнему остается за моим дедушкой Цзя Чжэном, и он снова будет назначен в ведомство работ, как только окончится траур по матери. Все конфискованное имущество полностью возвращается. Сочинением моего второго дяди Баоюя государь остался очень доволен, расспросил о Баоюе своих приближенных и, узнав, что он доводится братом Юаньчунь, выразил желание увидеть его. Тут сыграло роль и то обстоятельство, что Бэйцзинский ван расхваливал государю достоинства Баоюя. Сановники доложили государю, что Баоюй сразу после экзаменов куда-то исчез, и нынче его повсюду разыскивают. Тогда государь приказал разослать строжайший указ чиновникам ямыней, ведавшим охраной пяти дорог столицы, чтобы приложили все усилия к розыскам Баоюя. Теперь госпожа может не беспокоиться – Баоюя непременно разыщут!
Радости не было конца, только Цзя Хуань ходил мрачный, не зная, как найти Цяоцзе, ему и в голову не могло прийти, что Цяоцзе вместе с Пинъэр в деревне у бабушки Лю.
Старуха Лю не знала, как угодить Цяоцзе. Поселила в самой лучшей комнате, то и дело кормила. И хотя еда была деревенская, но приготовлена чисто и вкусно. Пинъэр не отходила от Цяоцзе, и девочка постепенно успокоилась. Деревенские богачи, узнав, что к старухе Лю приехала молодая барышня из знатной семьи, мечтали на нее поглядеть, а потом в один голос говорили, что это небожительница, сошедшая с небес, и старались умилостивить: одни присылали дичь, другие – овощи и фрукты, щеголяя друг перед другом.
Самым богатым был Чжоу, его капитал измерялся десятками тысяч лянов серебра, а земли – тысячами цинов. У богача был сын четырнадцати лет, красивый и умный. Родители наняли для него учителя, и на последних экзаменах он получил ученую степень сюцая.
Однажды мать юноши увидела Цяоцзе и подумала: «Как жаль, что мы, деревенские, не можем взять в жены нашему сыну такую барышню!..»
Старуха Лю догадалась о ее желании и предложила:
– Если хочешь, могу выступить свахой!..
– Да разве согласятся такие знатные люди отдать дочь за деревенского парня? – возразила Чжоу. – Уж лучше не морочь меня!
– Попробую поговорить с ними! – отвечала старуха.
На том женщины и расстались.
Старуха Лю между тем беспокоилась, не зная, как обстоят дела во дворце Жунго, и велела Баньэру пойти расспросить.
Придя в город, Баньэр увидел у ворот дворцов Жунго и Нинго множество колясок и паланкинов и стал спрашивать, что случилось.
– Семьям Жунго и Нинго возвращены наследственные должности и имущество, – ответили ему, – и теперь они снова высоко вознесутся, только вот беда – второй господин Баоюй после экзаменов не вернулся домой…
Баньэр уже собрался уходить, как вдруг к воротам дворца подъехало несколько всадников, а потом до Баньэра донеслись возгласы:
– Второй господин вернулся! Какая радость! Как чувствует себя старший господин?
– Он выздоровел и скоро вернется! – ответил один из прибывших. – Государь оказал ему милость! А что это за люди?
– Посланцы государя, прибыли сообщить о государевой милости!
Приезжий, широко улыбаясь, вошел в дом. Баньэр догадался, что это Цзя Лянь, поспешил домой и рассказал обо всем бабушке.
Сияя от счастья, старуха Лю побежала поздравить Цяоцзе и слово в слово передала все, что рассказал Баньэр.
– Спасибо тебе, бабушка, что спасла нас! – сказала Пинъэр. – Иначе не дожить бы моей барышне до такого счастья!
Нечего и говорить, как радовалась Цяоцзе.
В это время возвратился человек, посланный с письмом к Цзя Ляню, и сообщил:
– Господин Цзя Лянь тронут вашей добротой и велел мне, как только вернусь домой, взять девочку и привезти к нему. Кроме того, он дал мне в награду несколько лянов серебра.
Старуха Лю, очень довольная такой развязкой, приказала тотчас же запрячь два возка – для Цяоцзе и Пинъэр. Цяоцзе понравилось у старухи Лю, и она ни за что не хотела уезжать. Цинъэр тоже плакала, и старуха Лю разрешила ей съездить в город. Все разместились в возках и тронулись в путь.

А сейчас вернемся к Цзя Ляню. Узнав, что тяжело болен отец, он поспешил к месту его ссылки. Встретившись, отец и сын поплакали, посетовали на судьбу. Приезд сына успокоил Цзя Шэ, и он стал понемногу поправляться. Но вскоре пришло письмо из дому, в котором сообщалось об истории с Цяоцзе, и Цзя Лянь собрался уезжать. В дороге он узнал о великой амнистии и поехал с удвоенной скоростью. Добрался он до дому как раз в тот момент, когда прибыли придворные сановники объявить указ о высочайшей милости. Все сетовали, что в доме не осталось ни одного мужчины, который мог бы принять государевых посланцев. Цзя Лань был слишком молод для столь важного дела.
Поэтому Цзя Лянь подоспел как нельзя кстати. Поздоровавшись с госпожами и даже не успев с ними поговорить, он вышел в зал встретить сановников и принять высочайший указ.
Старший сановник справился у Цзя Ляня о здоровье его отца и сказал:
– Завтра приходите во дворец принять высочайшую награду! Все строения дворца Нинго передаются вам!
Выйдя проводить сановников, Цзя Лянь увидел у ворот несколько деревенских возков, которым слуги не разрешали въехать.
Цзя Лянь догадался, что это приехала Цяоцзе, и напустился на слуг.
– Дураки безмозглые! – кричал он. – Пока меня не было дома, вы обманывали хозяев, заставили Цяоцзе бежать, а сейчас не хотите ее впустить?! За что вы меня так ненавидите?
Слуги с самого начала понимали, что история с Цяоцзе добром не кончится, но не ожидали, что Цзя Лянь, едва приехав, сразу узнает о ней, и не на шутку перепугались.
– Когда вы уехали, второй господин, – стали они оправдываться, – одни из нас болели, другие были в отпуске, и всеми делами в доме заправляли третий господин Цзя Хуань, господин Цзя Цян и второй господин Цзя Юнь. Мы тут ни при чем!
– Идиоты! – возмутился Цзя Лянь. – Я еще с вами поговорю, как только покончу с делами! Эй вы, скорее впустите возки!
Цзя Лянь навестил госпожу Син, но ни словом ни о чем не обмолвился, затем пришел к госпоже Ван, опустился на колени и произнес:
– Только благодаря вашей помощи, госпожа, с дочерью моей не случилось беды! О брате Цзя Хуане говорить нечего, но не ожидал я, что Цзя Юнь окажется таким подлецом! Он и в первый раз, когда на него оставили дом, натворил безобразий! И сейчас опять! Не сочтите за дерзость, госпожа, но я полагаю, его следует выгнать и никогда больше не иметь с ним дела!
– Но как мог Ван Жэнь оказаться таким мерзавцем?! – воскликнула госпожа Ван.
– Не беспокойтесь, госпожа, я с ним разделаюсь! – ответил Цзя Лянь.
– Пришла барышня, – доложила Цайюнь.
Вошла Цяоцзе вместе со старухой Лю, поклонилась госпоже Ван. Госпожа Ван вспомнила, при каких обстоятельствах они расставались, и заплакала. Цяоцзе тоже всплакнула, Цзя Лянь бросился к старухе Лю, стал ее благодарить. Затем госпожа Ван завела разговор со старухой, вспомнила прежние времена.
При встрече с Пинъэр Цзя Лянь ничего не сказал, только на глазах у него блеснули слезы. Он решил, как только приедет Цзя Шэ, попросить у него разрешения сделать Пинъэр законной женой. Но рассказывать об этом мы не будем.

С возвращением Цзя Ляня госпожа Син потеряла покой и, узнав, что сын отправился к госпоже Ван, послала девочку-служанку выведать, о чем пойдет речь. Девочка возвратилась и сказала, что у госпожи Ван сейчас Цяоцзе и бабушка Лю. Госпожа Син поняла, что попала впросак, и стала роптать на госпожу Ван:
– Ясное дело, она сеет вражду между мною и сыном, но кто, интересно, рассказал обо всем Пинъэр?
В это время вошла Цяоцзе вместе со старухой Лю и госпожой Ван, которая без обиняков и положенных церемоний прямо заявила, что во всем виноваты Цзя Юнь и Ван Жэнь.
– Старшей госпоже, – сказала она, – все время твердили, какая счастливая судьба уготована девочке. Откуда ей было знать, что все это козни?
Госпожа Син смутилась. Она вспомнила, как госпожа Ван уговаривала ее не соглашаться на этот брак, и виновато молчала. Поговорив немного, госпожа Син и госпожа Ван успокоились.
Пинъэр поклонилась госпоже Ван, а затем вместе с Цяоцзе отправилась к Баочай справиться о здоровье, и они стали делиться друг с другом своими невзгодами.
– Милость государя не знает границ, и появилась надежда, что наша семья снова будет процветать, – сказала Пинъэр. – Уверена, что второй господин Баоюй вернется домой!
Вдруг прибежала встревоженная Цювэнь:
– Сижэнь плохо!..
Если хотите узнать, что случилось, прочтите следующую главу.

Чжэнь Шиинь рассуждает о сущности чувств мира Великой Пустоты;
Цзя Юйцунь пишет заключение ко «Сну в красном тереме»

Итак, Баочай услышала, что Сижэнь плохо, и бросилась к ней в комнату. Цяоцзе и Пинъэр последовали за нею. Сижэнь лежала на кане и задыхалась от невыносимой боли в сердце. Баочай приказала напоить ее теплой водой, уложить поудобнее и послала за доктором.
– Почему вдруг Сижэнь так тяжело заболела? – удивилась Цяоцзе.
– Третьего дня она так плакала, что потеряла сознание, – ответила Баочай. – Госпожа велела отвести ее домой и уложить в постель. Но тогда всем было не до нее, и даже не пригласили доктора. А сегодня ей стало хуже.
Пришел доктор, осмотрел больную, прописал успокоительное.
Надо сказать, что когда Сижэнь вели в ее комнату, она краем уха слышала, что всех служанок Баоюя, если он не вернется, отправят домой, и очень разволновалась.
Пока Цювэнь готовила лекарство, Сижэнь лежала в полузабытье. Ей чудилось, будто перед нею стоит Баоюй. Потом Баоюй исчез, словно растаял в тумане, и появился монах со свитком в руке. Он развернул свиток и прочитал: «Ты не из нашего мира, тебе суждено быть замужем».
Только Сижэнь собралась ответить монаху, как появилась Цювэнь:
– Сестра, лекарство готово, выпей…
Сижэнь открыла глаза, поняла, что видение было сном, и никому ничего не сказала.
Девушка выпила лекарство и стала размышлять: «Нет сомнений, Баоюй ушел с монахом. Он давно собирался покинуть дом, еще когда хотел яшму отдать монаху. Я с трудом его удержала, так яростно он отбивался. Даже жалости у него ко мне не было! Потом он потерял всякий интерес к девушкам, даже к жене. Пусть даже он познал великую истину, но разве можно бросать жену? Госпожа Ван сделала меня его наложницей, мне платили больше, чем остальным. Но отец его об этом не знал, продолжая считать меня простой служанкой. Если же теперь мне предложат уйти, а я стану упорствовать, надо мной же будут смеяться. А уйду – все равно не смогу забыть Баоюя и буду вечно страдать» .
Эти мысли расстроили девушку, она вспомнила о своем сне и подумала: «Мне суждено принадлежать другому – так не лучше ли умереть сразу?»
После лекарства боли постепенно утихли, и Сижэнь захотелось встать. Но она заставила себя остаться в постели. Через несколько дней Сижэнь почувствовала себя совсем здоровой и снова стала прислуживать Баочай.
Баочай не забывала Баоюя и украдкой проливала слезы и сетовала на судьбу. В то же время Баочай старалась помочь матери, только и думавшей, как бы спасти Сюэ Паня от грозной кары. Но оставим пока Баочай и вернемся к Цзя Чжэну и Цзя Жуну.
Они сопровождали на родину гробы с останками близких. Матушку Цзя, госпожу Цинь, Фэнцзе и Юаньян похоронили в Цзиньлине, и Цзя Чжэн остался там для обустройства могил. А Цзя Жун продолжал путь один, сопровождая к месту погребения гроб Линь Дайюй.
Однажды Цзя Чжэн получил из дому письмо, которое и обрадовало его и опечалило. Обрадовало то, что Баоюй и Цзя Лань выдержали экзамены, а опечалило известие об исчезновении Баоюя. Цзя Чжэн решил немедля возвратиться домой, а в пути он услышал о великой амнистии, объявленной государем, и вскоре получил второе письмо, в котором слух об амнистии подтверждался. Вне себя от радости, Цзя Чжэн старался плыть как можно быстрее, ни днем ни ночью не останавливаясь на отдых. Когда он добрался до окрестностей почтовой станции Пилин, неожиданно ударил мороз, повалил снег. Пришлось остановиться в тихом укромном месте.
Цзя Чжэн послал людей на берег отправить письма друзьям с извинениями, что чересчур поспешный отъезд помешал ему попрощаться с ними.
Оставшись в лодке с мальчиком-слугой, он сел писать письмо домой, намереваясь отправить его со слугой по суше в надежде, что оно дойдет быстрее, чем он сам доберется до дому. Но едва он собрался писать о Баоюе, рука с кистью замерла. Он поднял голову и сквозь снежную пелену увидел на носу лодки силуэт человека. Цзя Чжэн выскочил из каюты. Человек отвесил ему четыре поклона и произнес слова приветствия. Цзя Чжэн тоже поклонился в ответ и вдруг узнал в человеке своего сына.
– Баоюй! – вскричал он, пораженный до глубины души.
Человек ничего не ответил, лишь на лице его отразилась не то радость, не то скорбь.
– Что за одеяние у тебя? Как ты сюда попал? – спросил Цзя Чжэн.
Баоюй не успел ответить, как появились два монаха – буддийский и даосский, подхватили его под руки и сказали:
– Нити, связывавшие тебя с бренным миром, порваны! Почему же ты медлишь?
С этими словами они потащили Баоюя на берег и стали быстро удаляться. Несмотря на снег, Цзя Чжэн, скользя, бросился за ними. Три фигуры маячили впереди, но он никак не мог их догнать. Только слышал слова песни:

Впредь поселюсь я
В месте том, где дикий


Утес Цингэн
Над миром возвышается.


Летать я буду
В пустоте великой.


Мне первозданный
Хаос открывается.


Со мною кто
Сейчас уходит в вечность?


Стремлюсь туда,
Чьей волей понукаемый?


О, безграничность далей,
Бесконечность!


Я возвращаюсь
В мир необитаемый!

Цзя Чжэн обогнул холм, и тут все трое исчезли. Взволнованный и запыхавшийся Цзя Чжэн остановился и, обернувшись, увидел подбегавшего к нему мальчика-слугу.
– Ты видел, впереди шли трое? – спросил он.
– Видел, – ответил мальчик. – Я побежал за вами, как только понял, что вы их хотите догнать. Но они вдруг куда-то исчезли.
Цзя Чжэн хотел идти дальше, но увидел перед собой пустынное снежное поле и решил, что лучше вернуться.
Слуги, посланные на берег, уже возвратились и, узнав от лодочника, что господин погнался за какими-то двумя монахами, отправились было по следу, но в это время появился сам Цзя Чжэн.
Войдя в каюту, он сел, отдышался и рассказал о встрече с Баоюем. Слуги заявили, что сейчас же отправятся на поиски.
– Это бесполезно, – вздохнул Цзя Чжэн. – Я видел сына собственными глазами, это не было наваждением, а в словах песни, которую я слышал, скрыта великая тайна. При рождении во рту у Баоюя нашли яшму, и я сразу сказал, что это не к добру. Я заботливо растил Баоюя лишь потому, что его очень любила старая госпожа! Кстати, монаха этого я уже видел три раза: в первый раз он пришел рассказать о достоинствах яшмы, во второй – прочесть над яшмой молитву, когда Баоюй заболел, после чего мальчик поправился, а монах исчез. Я подумал, что у Баоюя необыкновенная судьба, если праведники ему покровительствуют. Но мне и в голову не могло прийти, что сам он бессмертный, сошедший в наш мир. Девятнадцать лет все мы были в полном неведении. И только теперь я все понял!
Цзя Чжэн умолк, из глаз его покатились слезы. – Зачем тогда понадобилось господину держать экзамен на цзюйжэня? – возразили ему. – Ведь он и до экзамена мог уйти!
– Что вы понимаете?! – вскричал Цзя Чжэн. – Ведь он сродни владыкам созвездий на небесах, отшельникам и святым старцам, скрывающимся в горах и пещерах! Он никогда всерьез не учился. Но стоило ему чуть-чуть постараться, и для него не было ничего невозможного. Да и характером он не походил на других.
Цзя Чжэн снова вздохнул.
Слуги завели разговор о Цзя Лане и немного отвлекли Цзя Чжэна от мрачных мыслей.
Он снова принялся за письмо и подробно описал свою встречу с Баоюем, наказывая домашним не беспокоиться. Письмо он отдал слуге, приказав поскорее его доставить, а сам продолжал путь. Но об этом речь впереди.
Тем временем тетушка Сюэ, узнав об амнистии, приказала Сюэ Кэ занять денег и, выбрав счастливый день, отправила за Сюэ Панем. В ведомстве наказаний деньги приняли, и Сюэ Пань был освобожден.
Вряд ли стоит рассказывать о том, как встретились Сюэ Пань с матерью и сестрой, сколько было радости и в то же время печали!
– Пусть изрежут меня на куски, если я когда-нибудь снова возьмусь за старое! – торжественно заявил Сюэ Пань.
– Замолчи! – Тетушка Сюэ зажала ему рот рукой, опасаясь, как бы такими словами он снова не накликал несчастья. – Чем болтать всякие глупости, ты подумал бы о другом! Сколько пришлось терпеть из-за тебя бедной Сянлин, и раз уж Цзиньгуй умерла, сделал бы ее своей женой! При всей нашей бедности мы сумеем ее прокормить! Что ты на это скажешь?
Сюэ Пань согласился.
– Вот и хорошо, – промолвила Баочай, поглядев на Сянлин, которая вся вспыхнула. – Чего застеснялась? Будешь прислуживать старшему господину, как прежде прислуживала мне.
С этих пор все в доме стали называть Сянлин старшей госпожой и беспрекословно ей повиновались.
Когда Сюэ Пань собрался пойти в семью Цзя поблагодарить за помощь, тетушка Сюэ и Баочай отправились вместе с ним. Сюэ Пань всем поклонился, а затем начался непринужденный разговор.
В это время от Цзя Чжэна прибыл слуга, передал госпоже Ван письмо и сказал:
– Господин приедет через несколько дней.
Госпожа Ван приказала Цзя Ланю прочесть письмо вслух. Как только Цзя Лань дошел до того места, где была описана встреча с Баоюем, послышались рыдания. Когда же стало ясно, что Баоюй – небожитель, переселившийся в телесную оболочку простого смертного, все стали утешать госпожу Ван:
– Хуже было бы, если бы он, став чиновником, совершил преступление, разорив всю семью! А ведь он – небожитель! Что может быть лучше! И явился он в нашу семью благодаря вашим добродетелям. Извините, что вспоминаем об этом, госпожа, но когда-то господин Цзя Цзин из восточного дворца почти десять лет занимался самоусовершенствованием, но так и не смог обрести бессмертие. А стать бодхисаттвой еще труднее! Подумайте об этом, госпожа, и душа ваша успокоится!
Но госпожа Ван сквозь рыдания говорила тетушке Сюэ:
– Я не ропщу, что Баоюй покинул меня! Мне только жаль его жену! Ведь они сочетались браком совсем недавно! Как он мог оказаться таким безжалостным?
Тетушка Сюэ тоже расстроилась, а Баочай горько заплакала.
Тогда госпожа Ван сказала:
– С сыном всегда было много хлопот… Когда он женился и выдержал экзамены, да к тому же стало известно, что скоро появится наследник, казалось, можно было бы успокоиться. Не ожидала я от него такого поступка! Знай я раньше, что он уйдет из дому, не позволила бы жениться и губить девушку!
– Так, видно, предопределила судьба, – заметила тетушка Сюэ. – Да что тут говорить? Хорошо, если невестка родит вам внука, тот сделает карьеру и станет опорой для семьи. Поглядите на Ли Вань! Сын ее выдержал на цзюйжэня, а в будущем году, глядишь, получит степень цзиньши и станет чиновником. Наступят тогда для Ли Вань радостные дни, и все это благодаря ее добродетелям. Ведь вы, сестра, знаете Баочай: она не легкомысленна. Так что не убивайтесь!
Выслушав тетушку Сюэ, госпожа Ван подумала: «Баочай – скромная, тихая девочка, больше всего любила покой. Как ей не повезло! Видно, от судьбы не уйдешь! Баочай тяжело, но она крепится, утешает меня. Таких, как она, редко встретишь. Кто мог подумать, что Баоюю не выпадет ни крупинки счастья в нашем людском мире!..»
Затем госпожа Ван задумалась над судьбой Сижэнь: «Коснись дело другой служанки, все было бы просто: взрослую выдали бы замуж, маленькую – сделали служанкой Баочай. А вот с Сижэнь я не знаю, как поступить».
И госпожа Ван с нетерпением ждала вечера, когда можно будет поговорить с тетушкой Сюэ наедине и высказать свои тревоги и опасения.
В тот день тетушка Сюэ решила не возвращаться домой, чтобы не оставлять Баочай наедине с грустными мыслями.
Баочай, умная от природы, между тем размышляла: «Баоюй с рождения был странным, не таким, как все, так, видимо, предопределила судьба в одной из его прежних жизней. Поэтому плакать и горевать бесполезно».
Баочай поделилась своими мыслями с матерью, и у тетушки Сюэ отлегло от сердца. О своем разговоре с дочерью она рассказала госпоже Ван, и та со вздохом промолвила:
– Не будь у меня добродетелей, не досталась бы мне такая замечательная невестка!
Госпожа Ван снова расстроилась, и тетушке Сюэ пришлось ее утешать. После этого речь зашла о Сижэнь, и тетушка Сюэ сказала:
– Сижэнь совсем извелась, даже похудела, тоскуя о Баоюе. Будь она его законной женой, ей нельзя было бы выйти замуж вторично, а она только наложница, да и то никто об этом не знает.
– Я как раз и хотела посоветоваться с вами насчет Сижэнь, – произнесла госпожа Ван. – Уехать домой она не захочет, еще, пожалуй, покончит с собой! И здесь ее оставить нельзя – муж не разрешит! Просто не знаю, как быть.
– Вряд ли, конечно, ваш муж согласится оставить Сижэнь, – промолвила тетушка Сюэ. – Ведь он не знает, какое положение она занимала, и считает простой служанкой. А в этом случае нет никаких оснований ее держать. Сижэнь молода, характер у нее покладистый. Придется вам, сестра, вызвать ее родных, пусть выберут Сижэнь жениха, а вы дадите побольше приданого. Ведь она вам верно служила. И если вы поступите так, никто не упрекнет нас в неблагодарности. Попробую уговорить Сижэнь не упрямиться. Пока не надо ей говорить, что мы собираемся вызвать ее родных. Вот когда ей найдут жениха и мы узнаем, кто он и из какой семьи, тогда и разговор заведем.
– Вы правы, сестра, – согласилась госпожа Ван. – Муж мой ни за что не оставил бы Сижэнь в доме. А это все равно что ее погубить!
– Совершенно верно, – ответила тетушка Сюэ.
Они поговорили еще немного, и тетушка Сюэ отправилась к Баочай. Первое, что ей бросилось в глаза, это заплаканное лицо Сижэнь. Тетушка Сюэ стала всячески утешать девушку.
Скромная и застенчивая, Сижэнь лишь поддакивала, а когда тетушка умолкла, сказала:
– Я простая служанка, а вы, госпожа, настолько добры, что меня утешаете! Делайте со мной что хотите – я не осмелюсь перечить.
«Какая послушная девочка!» – с радостью подумала тетушка Сюэ.
Баочай в свою очередь завела с Сижэнь разговор о предназначении женщины.
Через несколько дней приехал Цзя Чжэн. Первым долгом он повидался с Цзя Шэ и Цзя Чжэнем, которые уже вернулись из ссылки, и они рассказали друг другу о пережитом за время разлуки. Затем он пошел на женскую половину. Едва разговор коснулся Баоюя, все снова расстроились.
– Такова судьба! – промолвил Цзя Чжэн. – Сейчас главное – беречь доброе имя семьи и не допускать беспорядков в доме! Каждая ветвь нашего рода будет вести хозяйство отдельно. – И он обратился к госпоже Ван: – У нас в доме ты это возьмешь на себя. Следи за всем хорошенько!
Госпожа Ван сказала мужу, что Баочай беременна, и добавила:
– Придется отпустить всех служанок Баоюя!
Цзя Чжэн ничего не сказал, только кивнул головой.
На следующий день Цзя Чжэн прибыл ко двору и обратился к высшим сановникам:
– Я бесконечно тронут милостью государя. Но траур по моей матери еще не закончился, и я не знаю, как благодарить Высочайшего. Прошу вас просветить меня в моем невежестве!
Сановники обещали попросить у Высочайшего указаний, после чего тот назначил Цзя Чжэну аудиенцию, дал наставления и спросил о Баоюе.
Рассказанное Цзя Чжэном немало удивило государя, но потом он заметил, что только человек необыкновенный мог написать так безупречно сочинение.
– Его ждала блестящая карьера, – сказал государь, – но раз он отказался от почестей, можно пожаловать ему звание «Праведника великой учености».
Когда, вернувшись домой, Цзя Чжэн передал свой разговор с государем, радости не было конца.
– Во дворце Нинго, – сказал Цзя Чжэнь, – все, приведено в порядок, и можно переселяться. Кумирня Бирюзовой решетки отдана в распоряжение сестры Сичунь.
У Цзя Ляня тоже было что сообщить Цзя Чжэну, и он сказал:
– Мои отец и мать разрешили отдать Цяоцзе в семью Чжоу.
– Что же, я не возражаю, – ответил Цзя Чжэн, еще накануне вечером узнавший историю с Цяоцзе. – В деревне тоже можно жить. Главное, чтобы муж у девочки был хороший, чтобы усердно учился и добивался высокого положения. Придворные советники не все из городских.
Цзя Лянь почтительно поддакнул и сказал:
– Отец мой уже не молод, к тому же болен, хоть несколько лет ему надо жить на покое и лечиться, поэтому все дела по дому он передает вам.
– Я и сам охотно пожил бы где-нибудь в деревне! – воскликнул Цзя Чжэн. – Но государь оказал мне величайшую милость, и я не должен жалеть сил, чтобы отблагодарить его!
На этом разговор был окончен, и Цзя Лянь поспешил сообщить старухе Лю, что сватовство Цяоцзе можно считать делом решенным. Старуха Лю поклонилась госпоже Ван, а затем стала расписывать, как снова возвысятся но службе господа из семьи Цзя, как вернется к ним счастье и как сыновья их и внуки будут процветать.
В это время девочка-служанка доложила:
– Пришла жена Хуа Цзыфана справиться о здоровье.
Если вы помните, Хуа Цзыфан был родным братом Сижэнь.
Женщина вошла, поздоровалась и на вопрос, просватала ли она Сижэнь, ответила, что жених есть. Он из семьи Цзян, которая живет к югу от города, владеет домами, лавками, а также землей. Он на несколько лет старше Сижэнь, но до сих пор не женат, и вообще такого, как он, едва ли сыщешь одного на сотню!
Очень довольная, госпожа Ван сказала:
– Передай семье Цзян, что я согласна. Через несколько дней заберешь Сижэнь!
Как только женщина ушла, госпожа Ван распорядилась тайком проверить, правду ли она сказала. Оказалось, жених и в самом деле хороший человек. Тогда госпожа Ван рассказала об этом Баочай и велела попросить тетушку Сюэ поговорить с Сижэнь.
Эта весть очень расстроила Сижэнь, но возражать она не смела, только плакала. Однажды, когда Баоюй был у нее дома, она уверяла его, что лучше умрет, чем расстанется с ним. В то же время Сижэнь думала: «Если я стану перечить госпоже, меня сочтут бессовестной. Что же мне делать?»
Сижэнь рыдала до хрипоты.
Тетушка Сюэ и Баочай успокаивали ее, и у девушки постепенно созрело решение: «Я умру, только дома, не здесь, чтобы меня не сочли неблагодарной».
Не только сама Сижэнь, но и остальные служанки тяжело переживали предстоящую разлуку.
С мыслью как можно скорее покончить счеты с жизнью Сижэнь села в коляску. При встрече с родными ничего не сказала, только заплакала.
Брат показал ей свадебные подарки, присланные семьей Цзян, а также приданое и сказал:
– Это от госпожи, а это мы приготовили!
Сижэнь прожила у брата два дня, и ее все время мучила мысль: «Брат так обо мне заботится, а я, неблагодарная, собираюсь покончить с собой в его доме и тем самым навлечь на него неприятности».
Сколько ни думала Сижэнь, ничего не могла решить.
Поистине она была слабовольной и предпочитала страдания смерти.
Теперь Сижэнь решила умереть в доме мужа и в счастливый для переезда день молча села в паланкин. Ей и в голову не могло прийти, что в семье Цзян ее примут как законную жену.
Едва паланкин внесли во двор, все служанки семьи Цзян бросились ей навстречу, величая «госпожой». Как же после этого лишить себя жизни? Ведь она опозорит семью мужа! Всю ночь Сижэнь проплакала, мужа близко не подпускала, но он не сердился, был ласков и терпелив.
На следующий день, разбирая приданое, Сижэнь вытащила из сундука красный пояс, и муж сразу понял, что Сижэнь была служанкой Баоюя. Он знал, что Баоюю прислуживала какая-то служанка матушки Цзя, но не предполагал, что это Сижэнь.
Глядя на пояс, молодой Цзян вспомнил о былой дружбе с Баоюем и преисполнился почтением к жене. Он показал Сижэнь зеленый пояс, который выменял когда-то у Баоюя на красный, и Сижэнь догадалась, что муж ее не кто иной, как Цзян Юйхань, о котором ей когда-то рассказывал Баоюй. Только теперь девушка поверила, что ее брак предопределен судьбой, и поделилась своими мыслями с мужем.
Ошеломленный, Цзян Юйхань больше не склонял жену к близости и буквально ходил за ней по пятам. Так Сижэнь и не удалось покончить с собой.
Дорогой читатель, судьба властвует надо всем. Не обходит ни грешного сына, ни неблагодарного сановника, ни честного мужа, ни целомудренную жену. Поэтому судьба Сижэнь и была занесена в небесную книгу.
Недаром предки, побывавшие в храме Персиковых цветов, сложили такие стихи:

Тысячелетья знали много
Страданий, зла… А смерть одна!


В печалях стала молчаливой
Не только князя Си жена…^[88]

Мы не будем рассказывать о том, как счастливо жила Сижэнь, а вернемся к Цзя Юйцуню, арестованному по обвинению во взяточничестве и вымогательствах. Благодаря высочайшей амнистии он избежал тяжкого наказания, был лишь сослан в родные края, а также лишен должностей и званий.
Отправив семью к месту жительства, Цзя Юйцунь в повозке со всем багажом, имея при себе лишь одного мальчика-слугу, поехал следом. Когда он добрался до брода Заблуждений у переправы Стремительного потока, из небольшой соломенной хижины вышел даос и почтительно его приветствовал. Цзя Юйцунь сразу узнал Чжэнь Шииня и тоже ему поклонился.
– Как поживаете, почтенный господин Цзя? – осведомился Чжэнь Шиинь.
– Значит, я не ошибся тогда при встрече, святой наставник, – промолвил в ответ Цзя Юйцунь. – Вы – господин Чжэнь? Почему же не признали меня? Я так испугался, услышав, что хижина ваша сгорела. Ныне нам опять посчастливилось встретиться, и я искренне восхищаюсь вашими высочайшими добродетелями. Я же так и остался грубым и невежественным и потому нахожусь в бедственном положении.
– Прежде, когда вы занимали высокую должность и слава о вас гремела, я, бедный даос, не решился признать вас своим знакомым, – возразил Чжэнь Шиинь. – Только в память о старой дружбе осмелился сказать несколько слов. Не думал я, что наши пути так неожиданно разойдутся. Однако в жизни все имеет свои причины – богатство и знатность, удачи и неудачи. Как ни странно, а мы встретились снова! Если хотите, зайдем ко мне в хижину, побеседуем! Здесь недалеко!
Цзя Юйцунь с радостью принял приглашение. И оба они рука об руку направились к хижине, за ними следовал мальчик-слуга с повозкой.
Приведя гостя в свою камышовую хижину, Чжэнь Шиинь предложил ему сесть, велел послушнику принести чай.
И тогда Цзя Юйцунь попросил святого праведника поведать, как удалось ему избавиться от нут мирской суеты.
– В бренном мире все переменчиво, – с улыбкой промолвил Чжэнь Шиинь. – Вот вы, почтенный господин, пришли из области процветания. Вам ли не знать, что там, среди неги и роскоши, жил Баоюй?
– Как же, знаю! – вскричал Цзя Юйцунь. – Слышал я, будто он тоже подался в монахи! Вот уж не думал, что у такого, как он, хватит решимости порвать с бренным миром!
– Вы заблуждались! – возразил Чжэнь Шиинь. – Я давно знал, что у него удивительная судьба! Много лет назад. Еще до того, как вы появились у ворот моего старого дома в переулке Жэньцин. Мы не раз с Баоюем встречались!
– Как же это могло быть?! – вскричал Цзя Юйцунь. – Ведь ваша родина далеко от столицы!
– Нас связывали духовные узы, – ответил праведник.
– В таком случае, святой наставник, вы наверняка знаете, где сейчас Баоюй? – не переставая удивляться, спросил Цзя Юйцунь.
– Ведь Баоюй – это «драгоценная яшма», – проговорил Чжэнь Шиинь. – За год до того, как было конфисковано имущество во дворцах Жунго и Нинго, в день, когда Баочай отдалилась от Дайюй, эта яшма покинула мир, дабы укрыться от бедствий и обрести единение. Прежние узы были разорваны, а форма и сущность пришли к единству. Яшма высоко вознесла знатного юношу на экзаменах, после чего соединилась, с кем предназначено. Когда-то великие праведники Манман и Мяомяо принесли эту яшму в мир смертных, но сейчас она исполнила все, предназначенное судьбой, и праведники отнесли ее туда, откуда она явилась. Там и находится Баоюй.
Цзя Юйцунь мало что понял из туманных речей Чжэнь Шииня, больше догадывался. И в конце концов произнес:
– Вот оно что! А я-то, глупый, не знал! Но если у Баоюя такое удивительное происхождение, как мог он так далеко зайти в своих заблуждениях, а потом вдруг прозреть? Растолкуйте, пожалуйста!
– Я мог бы вам объяснить это, почтенный друг, но едва ли вы все поймете, – улыбнулся Чжэнь Шиинь. – Область Небесных грез – это обитель истинного и неизменного. А ведь Баоюй дважды просматривал книги судеб и знает туда дорогу. Как же он мог не прозреть?! Не могла чудотворная яшма не уйти в мир праведников следом за травкой бессмертия!
Цзя Юйцунь и в самом деле мало что понимал, но расспрашивать не решался, ибо знал, что небесные тайны Чжэнь Шиинь разглашать не станет.
– С Баоюем мне все понятно, – сказал он. – Но объясните, почему в нашем роду столько девушек с необычной судьбой, начиная с самой государыни Юаньчунь?
– Простите за откровенность, – вздохнул Чжэнь Шиинь, – но все девушки вашего рода явились из мира чувств и моря грехов. С древнейших времен и поныне девушкам запрещено переступать границу того, что называется «распутством», даже слово «любовь» не должно их касаться. Ведь Цуй Ин и Су Сяо воплотили в себе земные чувства небожительниц, а Сун Юй и Сыма Сянжу – просто влюбленные безумцы. А чем кончают люди, попавшие в сети любви, хорошо известно и можно об этом не говорить!
Цзя Юйцунь потеребил усы и со вздохом спросил:
– Будут ли снова процветать дворцы Жунго и Нинго? Скажите мне, святой наставник!
– Добрым уготовано счастье, злым – бедствие, – изрек Чжэнь Шиинь. – Таков неизменный закон. Те обитатели дворцов Жунго и Нинго, что творили добро, получили вознаграждение, а те, что чинили зло, понесли наказание. В будущем же, когда «расцветет орхидея „лань“ и заблагоухает корица „гуй“, к семье Цзя вернется благополучие. Таков непреложный закон!
Цзя Юйцунь опустил голову, долго думал, и вдруг его осенило.
– Совершенно верно! – вскричал он радостно. – В семье Цзя есть внук по имени Лань – «орхидея», он выдержал экзамены на цзюйжэня. Вы, очевидно, его имели в виду, святой наставник, когда сказали: «Расцветет орхидея „лань“ и заблагоухает корица „гуй“. И еще вы сказали, что яшма высоко вознесла знатного юношу. А как понимать слово „корица“? Может быть, так назовут младенца, которого носит под сердцем жена Баоюя, и он, когда вырастет, с быстротой знаменитого скакуна Фэйхуана добьется высокого положения и снова прославит род Цзя?
– Это покажет будущее, – ответил, загадочно улыбаясь, Чжэнь Шиинь, – заранее сказать ничего нельзя.
Цзя Юйцунь хотел еще о чем-то спросить, но Чжэнь Шиинь приказал накрыть на стол и пригласил гостя закусить.
После еды Цзя Юйцунь собрался было расспросить Чжэнь Шииня о собственной судьбе, но тот, словно угадав его намерение, вдруг сказал:
– Отдохните немного, почтенный друг! Я отлучусь ненадолго; одна нить пока еще связывает меня с бренным миром, однако нынче и она порвется.
– Вы достигли совершенства! – воскликнул Цзя Юйцунь. – Что может связывать вас с бренным миром?!
– Любовь к дочери, – ответил Чжэнь Шиинь.
– О ком это вы говорите? – удивился Цзя Юйцунь.
– О моей дочери Инлянь, которую когда-то похитили, – отвечал Чжэнь Шиинь. – Вы сами, едва вступив в должность, вынесли решение по этому делу. Она сейчас в семье Сюэ и должна родить сына. Но во время родов умрет, и я должен проводить ее в лучший мир. А приносить жертвы предкам семьи Сюэ будет ее сын.
Чжэнь Шиинь взмахнул рукавами и поднялся с места. А Цзя Юйцунь вдруг почувствовал вялость, опустился на циновку и уснул.
Чжэнь Шиинь между тем удалился, освободил Сянлин от пут бренного мира и проводил в страну Небесных грез, где предстал перед бессмертной феей Цзинхуань и доложил, что девочка пережила все, назначенное судьбой. Когда он приблизился к каменной арке, навстречу ему вышли буддийский и даосский монахи, и, завидев их, Чжэнь Шиинь воскликнул:
– Святые отцы, поздравляю вас с великой радостью! Наконец-то вы закончили дело влюбленных безумцев!
– Еще не закончили! – ответил буддийский монах. – Пока лишь один заблудший вернулся к нам! Его надо проводить туда, откуда он пришел, и растолковать смысл того, что он пережил, пусть поймет, что приход его в мир людской не был напрасным.
Чжэнь Шиинь сложил руки, поклонился монахам и удалился.
Буддийский монах взял драгоценную яшму – «баоюй», отнес к подножию утеса Цингэн, положил на то место, где богиня Нюйва когда-то плавила камни для починки неба, а сам растаял подобно облаку. С тех пор и говорят:

Пришло из-за облачных далей письмо
О редкостном случае мира того, —


В нем сказано: некогда два существа
Слились, превратились в одно существо^[89].

В тот же день у подножия утеса Цингэн проходил даос Кункун и снова увидел камень, который когда-то не был использован при починке небосвода. Он лежал на прежнем месте, и на нем по-прежнему отчетливо виднелись следы иероглифов, а на оборотной стороне, если внимательно присмотреться, можно было обнаружить после буддийской гаты запись, в которой рассказывалось о треволнениях, испытанных камнем в людском мире.
Покачав укоризненно головой, Кункун вздохнул:
– Брат-камень, еще в прошлый раз, когда я встретился с тобой, мне показалось, что история твоя удивительна и ее можно поведать миру. Потому и переписал ее, но никогда не думал, что ты снова сюда вернешься. Когда же успели сделать на тебе эту новую запись? Только сейчас я понял, что ты побывал в мире смертных, избавился от заблуждений, усовершенствовался, и тебе больше не придется роптать на судьбу! Боюсь только, что запись эта со временем потеряет четкость, и ее будут ошибочно толковать. Поэтому я перепишу и эту твою историю, найду человека, свободного от мирских страстей, и попрошу поведать всем людям на земле, дабы поняли, что в самом удивительном нет ничего удивительного, в простом – ничего простого, в истинном – ничего истинного, в ложном – ничего ложного. Возможно, побывав в мире людей, ты лишь на время вернулся сюда, и дух священной горы вновь заставит тебя претерпеть превращение? Этого знать никому не дано!
Кункун переписал историю камня, спрятал в рукав и отправился в мир роскоши и процветания искать нужного ему человека. Он побывал во многих местах, но везде люди только и думали что о богатстве да славе, о хорошей одежде да сытной еде. Кто же из них станет заниматься историей какого-то камня?!
Но вот праведник забрел в камышовую хижину у брода Заблуждений на переправе Стремительного потока и увидел там спящего человека. Решив, что это и есть тот человек, которого он ищет, праведник стал дергать его за рукав и будить, чтобы отдать записанную им «Историю чудесного камня».
Но человек и не думал просыпаться. Кункун дернул сильнее. Наконец человек открыл глаза и сел. Приняв от даоса записи, он бегло просмотрел их, а затем сказал:
– Я был свидетелем событий, о которых здесь говорится. Вы все правильно записали. Я знаю человека, который поведает эту историю людям.
Даос Кункун осведомился, кто такой.
– Когда наступит такой-то год, такой-то месяц, такой-то день, – сказал Цзя Юйцунь, – явитесь на террасу Скорби по ушедшему счастью, там вы найдете господина Цао Сюэциня. Скажите, что Цзя Юйцунь просит его рассказать людям историю камня. – Сказав это, человек лег и снова уснул.
Даос запомнил слова Цзя Юйцуня, через несколько калп и веков отыскал террасу Скорби по ушедшему счастью и увидел господина Цао Сюэциня, листавшего какую-то древнюю книгу. Кункун передал ему просьбу Цзя Юйцуня и дал прочесть «Историю чудесного камня».
Цао Сюэцинь улыбнулся и промолвил:
– Ваше писание – не что иное, как собрание вымышленных историй, написанных простонародным языком^[90]. Поистине «Измышления Цзя Юйцуня».
– Но откуда вы знаете этого Цзя Юйцуня и почему согласились выполнить его просьбу? – удивился Кункун.
– Недаром вас зовут Кункун – Пустой. Право же, в голове у вас пусто!.. Пусть история эта вымышленная, но в ней нет ни ошибок, ни противоречий, так что после обильного вина и сытного обеда я охотно буду с друзьями коротать над нею длинные дождливые вечера. Мне не нужен росчерк кисти высокопоставленного лица, который открыл бы моему повествованию широкую дорогу в свет. Доискиваться до истины, подобно вам, я считаю столь же нелепым, как «искать упавший в реку меч по зарубке, сделанной на борту плывущей лодки», или «играть на лютне с заклеенными колками»!
Выслушав его, даос Кункун поглядел на небо и расхохотался, а затем швырнул рукопись и стремительными шагами пошел прочь.
– Значит, все это выдумки! – воскликнул он. – Ни автор, ни переписчик, ни читатель не узнают, истинные ли события положены в основу повествования! Вся эта история – просто вымысел и написана под влиянием настроения!
Впоследствии, когда повествование попало в руки потомков, они в заключение к нему сочинили гату, дополнявшую вступительное стихотворение автора к «Истории чудесного камня»:

Из-за того, что в скорбное сказанье
Вместилось много лжи и хвастовства,


Звучат еще грустней и безутешней
Его страницы – за главой глава…


Но есть итог, и он пришел невольно:
Все это – сон! Лишь сон – таков итог!


…Но, право же, не следует смеяться,
Когда над миром властвует порок!